Просветительская проблематика и художественное своеобразие I и II сатир А.Д.Кантемира. Связь с русской и мировой сатирической традицией.

Первая сатира Кантемира, «На хулящих учение» («К уму своему»), явилась произведением огромного политического звучания, так как она была направлена против невежества как определенной социальной и политической силы, а не абстрактного порока; против невежества «в шитом платье», выступающего против преобразований Петра I и просвещения, против учения Коперника и книгопечатания; невежества воинствующего и торжествующего; облеченного авторитетом государственной и церковной власти.

Гордость, леность, богатство — мудрость одолело,
Невежество знание уж местом посело;
То под митрой гордится, в шитом платье ходит,
Оно за красным сукном судит, полки водит.
Наука ободрана, в лоскутах обшита,
Из всех знатнейших домов с ругательством сбита.

С особой силой и смелостью нападает Кантемир в своей первой сатире на представителей церковной реакции, так как последняя пыталась возглавить борьбу реакционных сил против преобразований Петра I.                                                               Вопреки предисловию к сатире, в котором автор пытался уверить читателя, что все в ней «в забаву написано» и что он, автор, «никого партикулярно себе не представлял», — первая сатира Кантемира была направлена против вполне определенных и «партикулярных» лиц, — это были враги дела Петра и «ученой дружины». «Характер епископа, — писал в одном из примечаний к сатире Кантемир, — хотя с неизвестного лица автором описан, однако много сходства имеет с Д***, который в наружных церемониях поставлял всю первосвященства должность». Высмеивая в сатире церковника, вся образованность которого ограничивается усвоением «Камня веры» Стефана Яворского, Кантемир недвусмысленно указывал на собственную идейную позицию — сторонника «ученой дружины». Созданным Кантемиром образам церковников соответствовали вполне реальные прототипы, и тем не менее это были образы-обобщения, они волновали умы, в них продолжали узнавать себя реакционные церковники новых поколений, когда имя Антиоха Кантемира стало достоянием истории и когда имена Георгия Дашкова и его соратников были преданы полному забвению.

I сатира Кантемира сразу же после ее появления получила широкое распространение в списках. О напечатании ее в то время не могло быть и речи, настолько смелым и политически острым было ее содержание. Распространение сатиры Кантемира вызывало бешеную ярость церковников. Так, например, известно, что когда возвратившийся из-за границы В. К. Тредиаковский прочитал I сатиру Кантемира в небольшом кругу лиц, то за этим последовала пространная жалоба в Синод, написанная архимандритом Платоном Малиновским.1 Сложившаяся за молодым В. К. Тредиаковским репутация вольнодумца и безбожника во многом определялась, несомненно, его восторженным отношением к I сатире Кантемира.2

Русская сатира возникла задолго до А. Кантемира. Большое количество сатирических произведений было создано поэтическим творчеством русского народа. Широко была распространена она в письменности русского средневековья, в особенности в литературе направления. Элементы сатиры, и в том числе сатирические образы монахов, можно найти и в сочинениях Симеона Полоцкого и Феофана Прокоповича. Сатира проникала даже и в церковную нравоучительную литературу.

С сатирической традицией предшествовавшей русской литературы Антиох Кантемир был безусловно знаком, и она не могла не проявиться в его собственном творчестве. И вместе с тем в разработке названной традиции А. Кантемир выступил подлинным новатором. Новаторство Кантемира проявилось как в том, что он первый перенес на русскую почву возникший в античной литературе и оттуда усвоенный литературами Западной Европы жанр стихотворной сатиры как особого вида дидактической поэзии, так и в том, что, опираясь на опыт и традиции русской литературы, Кантемир поднял ее на новый уровень, сделал ее формой выражения передовых идей своего времени.                                                                                        II сатира Кантемира, «На зависть и гордость дворян злонравных», возникла приблизительно в начале 1730 года. Написанная в форме диалога между Аретофилосом, выразителем идей автора, и Дворянином, представлявшим взгляды стародворянской реакции, эта сатира, по признанию самого Кантемира, ставила целью «обличить тех дворян, которые, лишены будучи всякого благонравия, одним благородием хвастают, к тому же завидят всякому благополучию в людях, которые из подлости чрез труды свои происходят». «Табель о рангах» Петра I, ущемившая привилегии старинных боярских родов и открывавшая доступ в дворянскую среду для выходцев из других сословий, была основана на признании и утверждении права личной заслуги. Защитником права личной заслуги выступает во II сатире и Кантемир, однако содержание его сатиры не ограничивается только этим. С поразительной для его времени смелостью он возвышается над понятиями о генеалогической чести и критикует «благородство» происхождения с точки зрения просветительской теории «естественного права».

Дворянин II сатиры Кантемира — это напудренный и разодетый столичный щеголь, потомок аристократического рода. Тонкий знаток придворного этикета и вместе с тем любитель картежной игры и заморских вин, пустой и высокомерный, он требует себе наград и почестей за древность своего рода, за иссохший пергамент, и котором исчислены заслуги его предков. В словах и в вопросах, которые ставит Аретофилос перед надменным дворянином, раскрывается внутренняя несостоятельность последнего. Аретофилос не отрицает полезности дворянского сословия вообще («Не пустое дело есть знатная порода»), тем не менее он выступает убежденным поборником благородной идеи о внесословной ценности человека. Кантемир предвидел то недовольство, которое должна была вызвать его сатира в кругах дворянства, предвидел и обращенный к нему вопрос о том, кто позволил ему выступать столь строгим судьей дворянства. «На последний же их вопрос, — отвечал в предисловии к сатире Кантемир, — кто меня судьею поставил, ответствую: что все, что я пишу, — пишу по должности гражданина, отбивая все то, что согражданам моим вредно быть может». До Кантемира в русской литературе никто не высказывал таких смелых суждений. Это и дало право Белинскому при анализе второй сатиры писателя заявить, что в ней были выражены «святые истины о человеческом достоинстве».1