КРИТЕРИИ НАУЧНОСТИ СОЦИАЛЬНОГО ЗНАНИЯ

Книги

Дискуссии 80–90-х годов ХХ века в СССР о социальных науках (как фундаментальных, так и прикладных) в наше время постепенно завершаются их разрушением. В этой связи попытки реанимировать обсуждение проблемы научности социального знания и связанного с ней блока философско-методологических проблем в России порой кажутся уже атавизмом. Однако это, конечно, не так, поскольку без развития фундаментального и прикладного научного знания, в особенности в познании социальной действительности невозможно развитие общества. Рано или поздно это знание будет востребовано и поддержание философско-методологического и научного дискурса, осуществление исследований – это по-прежнему важный вклад в будущее нашей страны и культуры.

В этой связи не может не радовать выход в свет работы Н. Г. Магомедова и Н. Г. Качабекова. Авторами предпринята последовательная попытка анализа методологических оснований социального знания в полном соответствии с доминирующими сегодня в мировых и отечественных методологических исследованиях канонами анализа научного знания. В монографии проблемы критериев научности знания обсуждаются в сложном контексте социокультурной детерминации, взаимного влияния естественно-научного и социального знания, функций социальных наук. Основной акцент делается на обосновании возможности и необходимости объективности социального знания как компонента общенаучного знания, его обоснованности, рациональности, номологичности, эвристичности, способности осуществлять удовлетворительный детерминистический анализ социальных явлений – каждому из этих важнейших аспектов научного знания уделяется специальное внимание, вскрывая установку авторов на глубину и комплексность исследования. По существу совокупность этих критериев научности выступает как идеал Просвещения, Модерна, во многом реализованный в естественных науках.

Можно с удовлетворением констатировать, что традиции философско-методологических исследований, как они складывались в отечественной школе, способны к творческому развитию, формированию собственных моделей и вполне могут служить фундаментом для осмысления социальной реальности конкретными общественными науками. Это убедительно доказывается тем, что авторами вовлекаются в научный оборот новейшие исследования в области экономики, политологии, социологии, конкретной социальной практики. Все это делает работу не просто отвлеченно-теоретической, а по-настоящему исследовательской, позволяя отшлифовывать и проверять методологические концепты на основе нового содержательного материала. Такое содержательное наполнение исследования, кроме всего прочего, вновь доказывает потенциальную практическую востребованность как социальной науки, так и осмысления ее философско-методологических оснований.

Кроме методологических разработок, авторы уделяют некоторое внимание идеологическим и организационно-управленческим вопросам. Так, в работе достаточно жестко критикуется советское прошлое, которое, в чем-то справедливо, в его отношении к науке трактуется как «жесткий политико-идеологический контроль» над сообществом исследователей в условиях «государственного социализма» и на этом основании авторами делается вывод, что это является «просто губительным для науки, лишающим ее элементарной объективности, превращающим ее в псевдонауку» (стр. 112). Одновременно они здраво-критически оценивают и сегодняшнюю печальную реальность состояния социальной науки, вскрывая, в частности, некоторые причины, заключающиеся в том, что «демократия является необходимым, но далеко не достаточным условием объективности социального знания» (стр. 117), часто превращая его в манипулятивное искусство.

В целом можно уверенно констатировать, что работа удалась, авторами в рамках избранной методологической традиции предпринята вполне корректная попытка решения весьма сложной методологической проблемы, помогая научному сообществу продвигаться вперед в области исследования социального познания и знания.

Важно и то, что данная работа побуждает к продолжению научной дискуссии, поскольку авторы выступают с позиции одной из возможных, но не единственной методологической традиции. Нетрудно понять, что базисом традиции, квалифицированно реализованной авторами исследования, является позитивизм. Именно это основание и является главным моментом последующей дискуссии, поэтому развивая обсуждения спектра проблем, связанных с позитивизмом, позволим себе высказать несколько соображений, основываясь на результатах, полученных в рецензируемой работе.

Конечно, осмысление логико-методологического опыта позитивизма представляет значительный интерес и неспроста вводится в широкий научный оборот. Однако известны и серьезные ограничения этой философской традиции, которые недопустимо упускать из вида. В особенности потому, что есть основания полагать, что именно позитивизм как парадигмальная основа научных исследований и социальной практики в целом постепенно разрушает изнутри и делает внесоциальной социальную науку в России, а ее содержание – в лучшем случае безвредным романтизмом. Более того, как показывает практика последних лет, отечественная социальная наука не может ни выжить, ни полноценно функционировать и развиваться в парадигме позитивизма, ставшей доминирующей и у нас в стране. Поэтому победа позитивизма недопустима, тем более в России, вся культура которой по природе своей антипозитивистична. Отсутствие заглубленного в метафизику мировоззренческого основания отечественной социальной науки (как главное требование позитивизма) сделало ее беззащитной и беспомощной в условиях современного кризиса, реализовавшись даже в управленческих решениях (в частности, решениях относительно содержания подготовки научных кадров высшей квалификации и замене экзамена кандидатского минимума по философии на экзамен по истории и философии науки).

Вслед за всеми критиками позитивизма мы считаем, что из познания и методологии науки нельзя элиминировать ценностно-мировоззренческие и философско-метафизические основания. И дело даже не в том, что еще Маркс опроверг возможность такой абстракции своим известным «нельзя жить в обществе и быть свободным от него»1. Дело еще и во многих других аргументах, которые всерьез обосновывают разделение естественно-научного знания и знания социально-гуманитарного2: ценностно-оценочная, нормативная, культурная, историческая, психологическая, логическая привязка делали социально-гуманитарное знание отличным в его базовых основаниях от естественных наук. Причем в аргументации этого преуспели как раз не марксисты (которые здесь пошли на некоторые уступки позитивизму), а в первую очередь неокантианцы, представители русской философии, экзистенциалисты и представители других философских парадигм. Конечно, не вызывает никаких сомнений благотворность влияния естественно-научного знания на знание социально-гуманитарное, наличие некоторых общих признаков и критериев научного знания, отличающих его от ненаучного и псевдонаучного. Понятна и привлекательность некоторых моментов естественно-научного знания, таких, как логическая стройность, однозначность языка, концептуальная однородность и т. д. Однако можно считать вполне доказанным, что эти идеалы и нормы научности не имеют прямого отношения и потому не могут быть использованы как прямая аналогия применительно к социально-гуманитарным наукам, исследующим принципиально иной объект и потому применяющим иные методологические средства. И в первую очередь потому, что освободить социальное познание от ценностно-оценочного совершенно невозможно, а попытка этого приводит порой к путанице или «протаскиванию» одних идеологических конструкций под предлогом освобождения от других, и не более того1. Да, от ценностей страдает «качество каузального анализа» (стр. 121), но с другой стороны – без ценностей просто не бывает исследования общества, как не бывает человека без ценностей. Поэтому, конечно, трудно спорить с тем, что в советской науке были элементы идеологического диктата. Но что мы получили вместо этого? Ответ очевиден – это диктат антинаучности и антипросвещения, создав единственную реальность – практически погибшую отечественную социальную науку. Понятно, мечталось совсем об иной альтернативе: государство (или кто-то иной) щедро платит, но не вмешивается в «чистый научный процесс». Но это – романтизм чистейшей воды: любой заказчик требует выполнения своей задачи, будь то государство или иной социальный субъект. И за это «платит». У нас же стало привычным сравнение несравнимых вещей – либо систем наук двух разных стран в отрыве от комплекса социальной организации и практики (России и США), либо науки как реальности и науки как идеала. Что может быть дальше от научности, чем подобные сравнения? Ведь иной (а не иллюзорной) реальности нас не ожидает за пределами сегодняшней действительности во всей ее целостности, в том числе в уровне обеспечения современной академической и вузовской науки, не может у нас сложиться и американской модели науки. И пока остается констатировать: в той реальности, в которой мы оказались сегодня, просто нет места для российской социальной науки, что она не предусмотрена и неминуемо умрет. Совершенно очевидно и то, что вожделенная многими интеллектуалами альтернатива «советскому диктату» привела к краху не только науки как социального института, но и к культурной деградации общества в целом – у российского человека пропадает причастность знанию, рациональности, идеям просвещения, люди перестают читать, жить, опираться на знания, превращаются в безграмотную массу. Поэтому критикуя марксизм и советский строй, сегодняшние исследователи не замечают, что наша социальная реальность уходит не просто в досоветскую, но в домарксову, донаучную эпоху, эпоху допросвещенческого варварства. И вольная или невольная поддержка базовой идеологемы сегодняшней «альтерантивы» (которой и являются позитивизм и прагматизм) вряд ли является той парадигмой исследования, которая способна обеспечить сохранение и развитие отечественной культуры и науки, возрождения их былого величия и конкурентоспособности, о чем, на наш взгляд, нужно всерьез задуматься и в таких рафинированных направлениях исследования, как философская методология.

А. И. Селиванов, д. филос. н., профессор