Нужна помощь в написании работы?

Джозеф Конрад (настоящее имя — Юзеф Коженевский, 1857–1924 гг.), классик английской литературы ХХ века, родился в Российской империи в семье поляков-патриотов, участников антиправительственных выступлений. В 1874 году сбежал в Марсель, оказался юнгой на французском торговом судне и через три года, во время плаваний на Тихом океане, впервые начал учить английский язык. Со временем он стал капитаном британского пассажирского флота, и морской опыт дал Конраду материал для его литературных произведений. Уйдя в отставку, он полностью посвятил себя литературе и с середины девяностых годов начал печатать романы, повести и рассказы, сразу нашедшие своего читателя. Конрад сумел войти в первый ряд писателей старейшей литературы, созданной на языке, не являющемся для него родным, — уже это случается очень редко. На протяжении ХХ века его репутация росла с каждым десятилетием, потому что все яснее становилась его роль одного из создателей модернизма. Высшее достижение Конрада — небольшая по объему повесть "Сердце тьмы".

В 1890 году Конрад получил работу капитана в бельгийской торговой компании, работавшей в Конго, тогда бельгийской колонии. Он поднялся на своем пароходе на 230 миль вверх по реке Конго, и дневник этого путешествия за июнь-август 1890 года лег в основу повести "Сердце тьмы" (1899 г. — журнальный вариант, 1902 г. — публикация отдельной книгой).

На поверхности перед нами рассказ повествователя Чарли Марлоу о его путешествии вглубь экваториальной Африки, на торговую станцию европейской компании, чтобы забрать скопившийся там товар — слоновую кость — и вывезти оттуда больного агента компании, мистера Курца. Повесть может быть прочитана как рассказ о приключениях Марлоу в сердце Африки, но ее отличает такая сложность организации, что повествование воспринимается одновременно как философская повесть, к тому же дающая возможность для прямо противоположных, взаимоисключающих прочтений.

Вот принципиально новая черта литературы наступающего ХХ века — небывалая степень концентрации проблем и плюралистичность, неоднозначность их идейного и художественного решений. После века господства позитивистской самоуверенности, когда казалось, что наука и литература уже нашли или вот-вот найдут окончательные ответы на все вопросы, наступает век эпистемологического сомнения, то есть сомнения в познаваемости мира и человеческой души. Мир в литературе модернизма предстает как извечно враждебный человеку хаос, познание этого мира затруднено, а в полноте своей и недоступно, и только искусство (а в литературе — слово) выступает средством упорядочивания мира. Только искусство, как считают модернисты, предлагает целостную модель действительности, и модель эта должна быть столь же сложна, столь же внутренне противоречива, как сама жизнь, как секреты человеческой души. Для этой новой концепции мира и человека понадобились новые способы художественной выразительности, новые способы взаимодействия с читателем. Один из создателей модернизма — Конрад — сочетает склонность к эффектному авантюрному сюжету, характерному для обычного приключенческого романа, с поразительным богатством содержания и резким усложнением повествовательной структуры.

На первой странице повести Чарли Марлоу и его друзья с борта яхты, стоящей в устье Темзы, наблюдают за закатом, сгущающимся на западе над Лондоном: "...шар солнца должен был вот-вот угаснуть, пораженный насмерть прикосновением мрака, нависшего над толпами людей", — так незаметно в зрелище величественного заката вводится центральная метафора повести, метафора тьмы. Этот закат заставляет Марлоу в ожидании отлива, когда можно будет войти в реку, начать свою историю. Его фантазии о молодом римлянине, который много веков назад высадился на этих самых низких берегах реки на окраине Римской империи, при первом чтении могут показаться не имеющими отношения к дальнейшему развитию сюжета, однако этот безымянный образ — первый набросок современного империалиста Курца, обуреваемого сходными страстями на берегах другой безымянной реки. Марлоу рассказывает о том, как нанялся речным капитаном в колониальную компанию. В здании компании в скучной европейской столице его поражают две женщины, лихорадочно вяжущие в приемной: они "охраняют врата тьмы и словно вяжут саван из черной шерсти". У читателя сразу возникает ассоциация, которая напрямую не предложена в тексте, — ассоциация с античными богинями судьбы, вяжущими нити людских жизней. Возникает ощущение фатальной предопределенности происходящего. На борту парохода, плывущего в Африку, Марлоу поражает равнодушие к человеческой жизни: кто-то тонет при выгрузке в прибое, идет нелепый обстрел пустынного берега французской канонеркой — как говорят, усмиряют туземцев-бунтовщиков. Его первое впечатление по прибытии на место — шестеро скованных чернокожих, "преступники", не знающие, в чем они виновны, потому что им неведомо понятие закона.

«Стоя на склоне холма, я понял, что в этой стране, залитой ослепительными лучами солнца, мне предстоит познакомиться с вялым, подслеповатым демоном хищничества и холодного безумия».

Разнообразные сцены смерти, насилия, болезней, коварства белых, дикости чернокожих служат прологом к путешествию на внутреннюю станцию, куда его влечет, помимо любопытства к новым землям, слух о самом выдающемся человеке колонии. Воображением Марлоу завладевает фигура самого удачливого агента компании, Курца, который один поставляет столько же слоновой кости, сколько остальные агенты вместе взятые. Созданный им мысленно образ Курца как светоча прогресса рассыпается, когда Марлоу наконец добирается до внутренней станции, на которой Курц умирает от тропической лихорадки. Дело не только в том, что на пароход вносят истощавшее длинное тело, почти скелет, человека в предсмертном бреду. Марлоу понимает, что все его с чужих слов составленные представления о Курце оказались ложными. На частоколе вокруг хижины Курца для устрашения дикарей висят отрубленные головы их соплеменников, он отнимает у африканцев ископаемую слоновую кость силой оружия, объявляет себя для них богом. На деле "посланец милосердия, науки и прогресса" оказывается воплощением зла:

«Глушь его приласкала, и, — о, чудо! — он зачах. Она его приняла, полюбила, проникла в его вены, в его плоть, наложила свою печать на его душу, проделала над ним какие-то дьявольские церемонии посвящения. Он был ее избалованным фаворитом».

Курц, автор статей в защиту прогресса в европейских журналах и самый перспективный служащий компании, в Африке быстро сбрасывает с себя тонкий налет цивилизации и культуры, его суть обнажается как ложь, демагогия, экстремизм — "в его имени было столько же правды, сколько в его жизни" ("Курц" по-немецки — "короткий", тогда как обладатель ее семи футов росту, то есть 2 метра 12 см). Ужасны предсмертные откровения Курца, и, хотя Марлоу ненавидит ложь и смерть, в честном Марлоу есть что-то, благодаря чему он чувствует себя неразрывно связанным с Курцем.

В литературе рубежа веков особый интерес вызывала проблема зла, его природы и истоков. Если в литературе XIX века зло трактовалось как составная часть жизни, которую надо осознать и вывести в произведении, а тем самым разоблачить, то у Конрада зло, тьма и мрак — лейтмотивы повести, зло непостижимо и неустранимо. Зло у Конрада сосредоточено в "сердце тьмы" — постепенно смысл заглавия повести раскрывается как постижение сердца черной Африки, как постижение зла в человеческой природе. Однозначного ответа на вопрос о том, что есть зло и где его истоки, автор не дает. Есть в повести и социальные мотивы, обличение хищнической эксплуатации колоний, есть антирасистские мотивы; зло разлито и в природе — африканская природа враждебна и губительна для европейцев, но главное зло, пожалуй, лежит в человеческой душе. Зло у Конрада рядится в одежды добра. Марлоу отдает себе отчет в том, что его верность гуманизму, с чем связаны проблески оптимизма в повести, идет вразрез со всем его опытом, подсказывающим, что в мире нет ни истины, ни справедливости, есть только глупость идеализма, чаще – коварство холодного эгоизма, стяжательство, фанатизм. В подобной концепции мира и человека сказывается характерный для модернизма пессимизм.

Приключенческая по сюжету повесть приобретает философский смысл; такое же усложнение происходит и в области искусства повествования у Конрада. Чарли Марлоу выступает рассказчиком в нескольких произведениях Конрада. Это не просто функциональная фигура повествователя, а живо обрисованный образ. Автор наделяет его некоторыми автобиографическими чертами — это моряк с большим жизненным опытом, как у его создателя. Марлоу не условный рассказчик, свойственный более ранней литературе. Он сам одновременно и действующее лицо рассказываемой им истории, не уступающий в значении Курцу, претерпевающий нравственную эволюцию. Проникаясь интересом к Марлоу, читатель лучше понимает особенности его видения Курца. Между этими двумя главными героями повести возникает поле напряжения, взаимного притяжения, и, хотя непосредственно общаются они совсем недолго, — это образы, связанные тысячью внутренних нитей, как по принципу контраста, так и по принципу сходства. Конрад наделяет Чарли Марлоу поистине писательской чуткостью к проблемам рассказывания, и в его обращениях к слушателям автор формулирует новые художнические задачи: "Поймите, я не пытаюсь что-либо изменить или объяснить — я хочу понять, понять мистера Курца или тень мистера Курца". Как видно, слово у Конрада осмысляется не как средство воздействия на мир, а исключительно как средство постижения мира. Более того, Марлоу знает, что его рассказ о Курце может быть очень далек от реального Курца, и он скорее всего облекает в слова лишь свою грезу о Курце, свою версию его личности. Возникает вопрос о границах познавательных и изобразительных возможностей слова:

«Мне кажется, что я пытаюсь рассказать вам сон — делаю тщетную попытку, ибо нельзя передать словами ощущение сна...»

Заложенная в авторской позиции Конрада многозначность дает возможность разных интерпретаций повести. Ряд критиков видит в ней одно из лучших обличений империализма, его лицемерия и жестокости. Повесть создавалась в последние годы правления королевы Виктории, которая гордилась тем, что стояла во главе обширнейшей и самой высокоморальной из когда-либо существовавших империй. Понятие "империализм" трактовалось англичанами как цивилизаторская миссия белого человека в странах, которые сами не способны справиться со своими проблемами, которым необходима помощь; понятие "колониализм" было не столь возвышенным, за ним стояла прежде всего коммерческая прибыль, эксплуатация чужих ресурсов. Марлоу становится свидетелем прямых преступлений колониализма и уголовно не наказуемых преступлений против нравственности, вдохновленных имперской идеологией. Мистер Курц в бытность свою в Европе был известен как демократ, а служба в компании превращает его не просто в империалиста, а в кое-кого похуже — в варвара. У Конрада всегда присутствует идея о том, что цивилизация есть зло, а первобытная невинность туземцев — благодать; его африканцы полны жизни, приспособлены к существованию на своей земле, тогда как европейцев безжалостно косят болезни, и зря эти "полые люди" (позже это выражение Конрада будет заимствовано крупнейшим англоязычным поэтом ХХ века Т. С. Элиотом для заглавия его поэмы "Полые люди", 1925 г.) пытаются в своей слепоте насаждать цивилизацию вдали от ее истоков.

Прямо противоположная точка зрения о том, что в "Сердце тьмы" Конрад выступает поборником империализма также может быть подтверждена текстом повести. Африку автор изображает все же как "сердце тьмы", отрицательный смысл метафоры нельзя игнорировать. Не названная в тексте река, по которой поднимается пароход Марлоу, извилистая, опасная, зловещая, — символ тьмы. Проникли в текст и отдельные расовые предрассудки, но любые чисто идеологические подходы к тексту не дают ответа на вопрос: в чем сила повести?

Конрад исходит из признания неразрешимости противоречий мира, поэтому в его художественном мире есть все. Действие разворачивается на фоне природы, в сравнении с которой человек до смешного мал, а человеческая история до смешного заносчива, самонадеянна. Мир Конрада поистине трагичен — он полон ужасных тайн, для которых нет слов в человеческом языке и которым лучше остаться безымянными, отсюда столь важный для Конрада и поэтики модернизма прием — умолчание, пропуск самого важного. Сюжет, содержание, стиль повести нераздельно слиты ради достижения единого, общего эффекта, который состоит в многослойности, неоднозначности, восхитительной сложности произведения, которое при каждом прочтении открывает перед читателем свои новые стороны.

Внимание!
Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы.

И эстетизм с его манерной жеманностью, напоминающей поздний романтизм, и модернизм с его суровым, жестким взглядом на мир и человека, полностью впитавший уроки реализма и натурализма, в равной степени обязаны литературе XIX столетия, — и оба направления на рубеже столетий в равной степени воспринимались как новые, бунтарские. Однако выдвижение в центр разных комплексов проблем и разные способы их решения определили разный удельный вес этих направлений в истории литературы с точки зрения исторической перспективы — эстетизм остался памятником определенной эпохи, тогда как модернизм на следующем этапе литературного развития превратится в ведущее направление мировой литературы.

Поделись с друзьями