Специфика эстетики:
Внешняя близость к неонатурализму («магнитофонная» точность воспроизведения кухонных скандалов, снижено бытовой речи), но отсутствие внутреннего родства,
использование приемов создания абсурдных коллизий, но, в отличие от постмодернистов, но не для деконструкции мифов, прежде всего, соцреалистического.
1. Петрушевская игнорирует существование соцреалистического мифа путем «прямого» обращения к жизни, которую сформировала соцреалистическая эстетика (своеобразный «минус-прием»). Она обращается к тем сторонам жизни, которые не допускались в пределы соцреалистического текста: зачастую, ситуация допускалась, но ее теневая грань(и) – нет.
2. С другой стороны, Петрушевская строит свою эстетику в противовес эстетике реализма 60-70-х гг. (Айтматов, Астафьев, Шукшин, Трифонов, Солженицын и др.): если реалисты плеяды 60-70-х гг. считали, что раскрыть социальную правду – значит послужить идеям добра и справедливости, то Петрушевская убеждена, что правда гораздо шире своего социального аспекта.
Особенности прозы
1. Разрушение постулатов реализма:
а) Сращение натуралистических «жизненных» ситуаций с подчеркнутой литературностью (см. даже на уровне заглавий: «Песни восточных славян» - Пушкин, «Медея» - Еврипид, «Новые робинзоны» -Дефо, «Новый Гулливер» - Свифт, «Новый Фауст» - Гете, «Дама с собаками» - Чехов и др.). Подобный интертекстуальный прием реализуется фактически на всех уровнях текста, но не для создания контраста между высоким и низким, а для формирования признания равноправия различных проявлений одного кода. «Автор» у Петрушевской лишает себя права осуждать и выносить приговор даже самым диким проявлениям действительности.
б) Внутри реалистического повествования (повествовательная интонация максимально приближена к обыденной речи, к ее звучанию в типичных ситуациях – очередях, курилках, во время застолий, в канцеляриях и т.п.) присутствует какой-то сдвиг: реальная ситуация развоплощается и сквозь нее начинает проглядывать притча, абстрактная экзистенциальная модель)
2. Присутствие координат мифологического сознания. У Петрушевской отсутствует реалистическая «диалектика души», ею владеет логика мифа: человек равен своей судьбе, которая есть грань судьбы человечества. При этом каждая судьба – воплощение какого-то из архетипов. Интертекстуальность в данном случае – возможность проследить метаморфозы архетипа: Новые робинзоны – Ной, Адам и Ева, Новый Гулливер – Бог и лилипут – разрушается традиционная иерархия, в мире Петрушевской все зависит от всего, невидимая мелочь может изменить жизнь мира.
3. Излюбленный архетип Петрушевской: Мать и Дитя («Свой круг», «Дочь Ксении», «Случай Богородицы», «Материнский привет», «Время ночь» и др.).
«Время ночь» (1991). Анна Андриановна, ее мать – Сима, дочь – Алена, сын – Андрей, внук – Тима.
Архетип идиллии – в «Записках на краю стола» (сочинение А.А.) – хронотоп типовой двухкомнатной квартиры, де жили, живут и будут жить деды, отцы и внуки: символика бесконечности.
Метафора материнской любви как неограниченной власти.
Мифологическая цикличность: полное повторение историй жизни и взаимоотношений у Симы, Анны и Алены – не три персонажа, а один, в который перетекли все. «Стыки»: подчеркнутая близость детства и старости, рождения и смерти.
4. Излюбленный жанр, как для Петрушевской, так и для литературы условных форм в целом – антиутопия («Новые робинзоны», «Гигиена»).
Эсхатологические мотивы: в параметрах бытового кода расписывается мифологема конца света.
Залог воскресения: готовность взять на себя ответственность за кого-то еще более слабого и несчастного, чем ты (у Петрушевской, как правило – это ребенок: см. «Свой круг» - финал - праздник Пасхи).
Поможем написать любую работу на аналогичную тему