Концепция национального характера в рассказах И. Бунина 1910 – 1920-х годов.

Революцию 1905–1907 гг. Бунин не принял, но исторические перемены, наступившие после нее в жизни России, получили отражение в его творчестве. Многие произведения Бунина тех лет, прежде всего повесть «Деревня»,–драматические раздумья о России, ее будущем, о судьбах народа, свойствах русского характера, сложившегося в национальной истории. После выхода повести разгорелась полемика, спорили о достоверности оценок социальных сил русской деревни, об идеалах художника. Художественное новаторство - в повести Б.создал галерею социальных типов, порожденных русским историческим процессом. Основная фабульная линия повести – история жизни братьев Красовых, внуков крепостного крестьянина. Она перебивается вставными новеллами о жизни людей деревни Дурновки. Тихон Красов всю жизнь прожил в деревне, разбогател, стал хозяином, но деньги не дали ему счастья. Он мечтал уйти в город, переделать жизнь, от которой «остались одни лохмотья». Но он был прикован к Дурновке хозяйством и деньгами. Бунин показывает, как Тихон и подобные ему «новые люди» начали перестраивать жизнь, но будущего у них нет. Нет его и у наследников Тихона, для которых он наживал деньги. Из мира новых деревенских отношений стремится «выломиться» брат Тихона – Кузьма, который пошел в город искать правду жизни. Но «дурновское» одолело и его. Для Кузьмы, как и для Тихона, «песня спета». Каково же будущее Дурновки, судьба деревни? В ответе на эти вопросы бунинская мысль обнаруживает противоречия. Идея единения дворян и мужиков, на которой строились рассказы раннего Бунина (а позже и «Суходол», 1911), оказалась иллюзией. Ни дворяне, ни новые деревенские хозяева из мужиков нежизнеспособны. Лишь в простом человеке из народа усматривает светлые черты, но в сочетании с темными инстинктами, которые он объясняет не историческими условиями жизни, а некими абстрактными свойствами «славянской души». Взгляд Бунина на перспективы народной жизни пессимистичен. «Деревня» заканчивается описанием обряда венчания Молодой с Дениской. В этом финале – обостренное чувство тупика, безысходности деревенской жизни.

Об обреченности дворянского усадебного мира Бунин пишет в повести «Суходол». Это семейная хроника столбовых дворян Хрущевых. Она становится как бы летописью медленного трагического вымирания русского дворянства, которое само шло навстречу своей судьбе. И на любви, и на ненависти суходольцев лежит печать ущербности, какой-то непостижимой закономерности конца. Смерть старика Хрущева, убитого незаконным сыном, трагическая кончина Петра Петровича принимают форму фатальной предопределенности, наваждения, чему нельзя, да и не нужно противиться. Нет предела косности суходольского быта, пишет Бунин. «...Дом ветшал, оседал все больше... Все те долгие годы... были для него годами медленного умирания... И все легендарнее становилось его прошлое». Суходольцы живут лишь воспоминаниями о прошлом. Повесть заканчивается картиной заросшего церковного кладбища, на котором уже трудно найти под стершимися надписями на крестах родовые могилы. Целое сословие «просто потерялось где-то». «Суходол» – это повесть о такой же русской деревне, что и Дурновка, но увиденной в ином ракурсе. В «Суходоле» в центре внимания судьбы старых хозяев жизни, существование которых стало выморочным к тому времени, когда на смену им пришли новые хозяева. Тему повестей он будет варьировать во многих рассказах 1910-х годов о русском «деревенском человеке», о его «славянской душе» («Захар Воробьев», «Веселый двор» и др.). Но противоречивость социальной и индивидуальной психологии русского крестьянина Бунин объясняет факторами внеисторическими. Сложность «славянской души», в которой сочетаются бунтарство и смирение, нежность и жестокость, Бунин пытается проследить в ее истоках, обращаясь к Древней Руси (книга рассказов и стихотворений «Иоанн Рыдалец», 1913). Древняя Русь предстает у него в том же трагически противоречивом обличье, что и современность,– смиренной и буйной, благостной и жестокой. Сборник «Иоанн Рыдалец» – последняя из трех книг Бунина, в которых тема деревни заняла основное место. В «Деревне», «Суходоле», «Иоанне Рыдальце» Бунин-художник отходит от субъективно-лирических принципов стиля своей ранней прозы. Ведущим в его стиле становится не лирическое, но эпическое начало. Заметно большее значение в рассказах приобрели фабула, Драматические столкновения характеров. В годы войны выходят два сборника рассказов Бунина – «Чаша жизни» (1915) и «Господин из Сан-Франциско» (1915). Усиливается ощущение катастрофичности человеческой жизни, суетности поисков «вечного» счастья. Противоречия социальной жизни отражены в резкой контрастности характеров, обостренных противопоставлениях «основных» начал бытия – жизни. Любовь становится выражением не сбывающихся надежд, общей трагедией жизни, однако именно в любви Б. видит единственное оправдание бытия. Представление о любви как о высшей ценности жизни станет основным пафосом произведений Бунина и эмигрантского периода. Любовь для бунинских героев – «последнее, всеобъемлющее, это – жажда вместить в свое сердце весь зримый и незримый мир и вновь отдать его кому-нибудь» («Братья»). Счастья вечного, быть не может, у Б. оно всегда сопряжено с ощущением катастрофы, смерти  В 1914 г. Бунин пишет рассказ «Братья», общий смысл и тональность которого раскрываются эпиграфом: «Взгляни на братьев, избивающих друг друга. Я хочу говорить о печали. Сутта Нипата». Бунин рассказывает о прекрасном юноше-рикше и «брате» его – богатом английском путешественнике. Жизнь юноши-раба –унижение естественности и красоты. Богатые «братья» лишили юношу надежды на счастье и любовь, без которой жизнь для него теряет смысл. Единственное спасение от жестокости мира он видит только в смерти. Жизнь богатого «брата» без высокой внутренней цели предстает у Бунина бессмысленной и призрачной и поэтому так же фатально обреченной, как и жизнь рикши. Гибель мира, преступившего нравственные законы человеческого «братства», мира, в котором личность утверждает себя за счет других, мира, в котором растеряно представление о «смысле бытия», «божественном величии вселенной», предрекает буддийская легенда в финале рассказа: ворон бросился, ослепленный жадностью, на тушу погибшего на побережье слона и, не заметив, как отнесло ее далеко в море, погиб. Эта философская концепция лежит и в основе рассказа «Господин из Сан-Франциско». В словах эпиграфа «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!» раскрывается основной смысл и этого рассказа, и «Братьев». Пророчество о божьем суде над Вавилоном, погрязшем в богатстве и грехе, придавало рассказу огромный обобщающий смысл. Пароход с символическим названием «Атлантида», на котором путешествует семья безымянного миллионера из Сан-Франциско, и есть современный Вавилон, гибель которого неотвратима, ибо жизнь его бесцельна и призрачна, как бесцельна и призрачна перед лицом смерти власть и сила господина из Сан-Франциско. Символика Бунина в условиях реальной русской жизни приобретала глубокий социальный смысл. Она указывала на невозможность дальнейшего сосуществования вопиющих общественных контрастов. Рассказы «Господин из Сан-Франциско» и «Братья» были вершиной критического отношения Бунина к буржуазному обществу и буржуазной цивилизации и новым этапом развития бунинского реализма.

1943 г. В последний период Бунин пишет самую совершенную книгу «Темные аллеи». Половина персонажей лишена имен. Сборник в критике называют энциклопедией любви, потому что им были изображены все формы любви (от животной любви до продажной любви, любви-вражды, плотской любви, любви-отчаяния, любви-колдовству, любви-радостному опьянению, любви-жалости, любви-самозабвения и т.д.). Любовь не аморальна, это самое нравственное чувство. Сборник можно рассматривать как цикл. Он попытался высветить странную и жестокую связь м/у любовью и смертью. Любовь ,как и смерть, дает освобождение человеку от пут индивидуальности и пут окружающего быта, и та, и другая силы иначе расставляют акценты в смысле бытия. Любящие вынуждены вернуться в будничное течение жизни – в это заключается трагизм. Это течение жизни оказывается разрушительным для героев, они погибают, за исключением рассказа «Чистый понедельник», где героиня еще до встречи с ним решила уйти в монастырь.

Цикл состоит из 3х частей:

1.    Первый рассказ раскрывает название цикла как отсылка к поэзии Огарева. Эти стихи дают образы темных алей души и алого шиповника страсти, кот. ранит душу. Преобладает тема любви как темной, иррациональной, ранящей душу страсти, которая подобно шипам шиповника приносит боль и убивает. Заканчивается рассказом «Поздний час». Появляется тема благодарного воспоминания. Мотив воскрешающей памяти о любви и любви как смысла жизни нарастает в рассказах 2ой части.

2.    Эти рассказы помещаются в контекст других, в кот. любовь продолжает раскрываться как иррациональная. Любовь изображается как сила, вырывающая человека из потока будней.

3.    Оказался символическим завершением.

Финал многих рассказов подобен грому среди ясного неба после вспышки «блаженно-хмельного» счастья:

«На третий день Пасхи он умер в вагоне метро» («В Париже»).

«В декабре она умерла на Женевском озере в преждевременных родах» («Натали»).

«Он сел на скамью и при гаснувшем свете зари стал рассеянно развертывать и просматривать еще свежие страницы газеты. И вдруг вскочил, оглушенный и ослепленный как бы взрывом магния:

«Вена. 17 декабря. Сегодня, в ресторане «Franzens-ring» известный австрийский писатель Артур Шпиглер убил выстрелом из револьвера русскую журналистку и переводчицу многих современных австрийских и немецких новеллистов, работавшую под псевдонимом „Генрих“».

Концовка ряда рассказов - самоубийство героя или героини («Зойка и Валерия», «Галя Ганская» и др.). В художественном сознании Б. любовь - одна из высших форм человеческого существования, когда ткань жизни, достигшая максимального напряжения, может не выдержать и разорваться.

Любовь в понимании автора «Темных аллей» оказывается по-своему приобщенной к вечному. Не потому, что она повторяется во всех поколениях человеческого рода. Но потому, что она не поддается исчезновению в сознании, во «внутреннем времени» и, значит, несет в себе какое-то надчеловеческое. Герои цикла вторят друг другу:

«Подобного счастья не было во всей его жизни...» («Руся»).

«Он поцеловал ее холодную ручку с той любовью, что остается где-то в сердце на всю жизнь...» («Визитные карточки»).

«Что это было? Пронеслось и скрылось. Но сердце в груди так и осталось стоять. И так, с остановившимся сердцем, неся его в себе, как тяжкую чашу, я двинулся дальше» («Поздний час»).

В цикле рассказов сталкиваются и спорят между собой два голоса: один утверждает, что любовь, как все остальное на свете, проходит, другой же - что любовь остается в душе навсегда. Эти два голоса особенно явственно слышны в заглавном рассказе цикла - «Темные аллеи». В рассказе перед нами случайная встреча двух когда-то (тридцать лет назад) любивших друг друга людей - старого офицера и хозяйки постоялого двора, тогда молодого барина и дворовой крестьянки. Встреча, пробудившая у одной воспоминание о драме оставленной, не простившей, но всю жизнь продолжавшей любить женщины, у другого, когда-то «бессердечно» ее бросившего и теперь неожиданно для себя признавшегося, что он потерял в ней «самое дорогое, что имел в жизни», - горестное сожаление о безвозвратно утерянном счастье.

И вся неисповедимость путей любви, как и самой жизни и человеческой души, с ее бессознательными движениями («темных аллей») встает перед нами в образах героев и их взволнованных речей: «Он покраснел до слез, нахмурясь опять зашагал.

- Все проходит, мой друг, - забормотал он. - Любовь, молодость - все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит. Как это сказано в книге Иова? «Как о воде протекшей будешь вспоминать».

- Что кому бог дает, Николай Алексеевич. Молодость у всякого проходит, а любовь - другое дело.

Он поднял голову, остановясь, болезненно усмехнулся:

- Ведь не могла же ты любить меня весь век!

- Значит, могла. Сколько ни проходило времени, все одним жила. Знала, что давно вас нет прежнего, что для вас словно ничего и не было, а вот...»

В цикле совершенства достигает искусство Б.-стилиста: выразительность чувственной детали, оригинальность психологизма - умение передать душевное состояние персонажа в образах видимого, чаще всего природного мира, компактность форм повествования, гибкость их взаимопереходов и «крепость» словесного рисунка.

Формы повествования варьируются. Это может быть повествование от лица юного героя, как, например, в «Натали», или молодой женщины («Холодная осень»), или от лица автора-повествователя, в слово которого органично входит отзвук голоса персонажа с присущими ему речевыми оборотами, интонацией. «Темные аллеи» представляют собой богатство и с точки зрения жанровых форм. В цикле большое разнообразие модификаций «малого» жанра. Здесь есть рассказы драматические («Зойка и Валерия», «Натали» и др.), рассказы-зарисовки, фрагменты («Смарагд», «Часовня»), рассказ-предание («Баллада»), притча («Молодость и старость») и т.д.

Жизнь предстает не в своих разрозненных моментах, а во вневременном единстве. Это не воспоминания о жизни, а воссоздание восприятия жизни и переживание этого воссозданного восприятия. Это роман о восприятии восприятия, или феноменологический роман. Нам дается двойная оценка одной и той же ситуации. При сотворении реальности, самого себя и памяти возникает роман. Роман нач.с темы смерти и жизни, их взаимосвязи. Знание о своей смертности заставляет человека сильнее любить жизнь. В связи с этим появляется 3я тема романа – тема счастья. Тема памяти и прапамяти. Герой – представитель старинного рода Арсеньевых. Мотив родовой памяти развивается в мотив личных воспоминаний. первое воспоминание осознается повествователем как 1ая вспышка сознания. в центре романа оказывается вспоминающее Я, а кат. воспоминания – ключевая.

Роман состоит из 5 книг:

1.     Воспоминания героя о детстве.  Детство изображено двойственно.  Самые первые воспоминания указывают на связь с мирозданием, а последующие все больше приближаются к реальности. Постепенно вводится усложненная субъектно – объектная организация. Герою важно, как он воспринимал жизнь в детстве.

2.     Мотив отъезда из родового именья – Каменки. Каменка вспоминается как утраченный рай. Эта тема слита с малой родиной, с родовым именьем. В центре событийного ряда – обучение в гимназии, кот. он бросает ч/з 4 года. Герой возвращается к родителям в Батурино. Приезд совпадает с появлением первой любви.

3.     Начинается с похорон Писарева и держится на взаимосвязи тем смерти и любви. Вспоминая, он видит, что смерть и любовь неотделимы друг от друга (юным он этого не замечал). Мотив утраты задает единый сюжет.

4.     Начинается мотивом жизненного перелома. Начало перекликается с началом 2ой книги. Герой решает стать поэтом. Он ведет органично тему любви и искусства.

5.     Кульминационное развитие и разрешение тем любви, смерти, творчества, памяти, бессмертия. Символичен финал. Дойдя до трагического события герой видит сон, кот. и оказывается финалом. Это попытка воскресить Лику. Ностальгия по родине увенчивается темой воскрешения памяти, любви.

Форма повествования - по преимуществу ассоциативно-присоединительная, монтажная, когда связь осуществляется по вольной прихоти воспоминания: «И я помню веселые обеденные часы нашего дома... Помню, как сладко спала вся усадьба в долгое послеобеденное время... Помню вечерние прогулки с братьями, которые уже стали брать меня с собой, их юношеские восторженные разговоры... Помню какую-то дивную лунную ночь, то, как неизъяснимо прекрасен, легок, светел был под луной южный небосклон...»

«А еще помню я много серых и жестких зимних дней. много темных и грязных оттепелей, когда становится особенно тягостна русская уездная жизнь...»

Первые главы романа, где идет речь о детстве героя, - это не картины быта, ограниченного стенами дома, не фигуры окружающих ребенка людей (они вырисовываются, начиная только с пятой главы), а образы земли, неба, природы, Вселенной. Ранние детские впечатления Арсеньева складываются из образов «пустынных полей, одинокой усадьбы среди них», «вечной тишины полей, загадочного молчания», пустынности. безлюдности и одиночества человеческого существа в мире («Где были люди в это время?..» Я «совсем, совсем, один...»..А не то вижу я себя в доме, и опять в летний вечер, и опять в одиночестве»). Из общего фона раньше всего выделяются в сознании героя не лица матери, отца, няни или братьев с сестрой (хотя они есть, они названы), а красота облаков, синие бездны, поднебесные просторы. Не материнское лицо склонялось над ним в детской, «а все глядела на меня в окно с высоты, какая-то тихая звезда...». Позже, через годы, герой-юноша выразит свое ощущение: «Это стыдно, неловко сказать, но это так: я родился во вселенной, в бесконечности времени и пространства...» Именно так - я и мир, я в мире с его манящей беспредельностью, - такова ключевая точка зрения героя-повествователя, которая сообщает повествованию размах и его основной тон - призывный голос простора и «дали».

Бесконечность сопровождает героя на всем протяжении его жизни и с самого рождения. Этот голос дан человеку некоей прапамятью, вложенной в его природу, внушающей ему, что его рождение - не начало жизни, а продолжение ее. Маленький Арсеньев воспринимает образы древних замков, рыцарских времен как нечто давно знакомое: «Я посетил на своем веку много самых славных замков Европы и, бродя по ним, не раз дивился: как мог я, будучи ребенком, мало чем отличавшимся от любого мальчишки из Выселок, как мог я, глядя на книжные картинки и слушая полоумного скитальца, курившего махорку, так верно чувствовать древнюю жизнь этих замков и так точно рисовать себе их? Да, и я когда-то к этому миру принадлежал».

Во время первого путешествия в город, по пути в гимназию, Арсеньева посещают новые и волнующие чувства: он «впервые почувствовал поэзию забытых больших дорог, отходящую в преданье русскую старину». От услышанных им в дороге рассказов о разбойниках, о татарах. Мамае в нем просыпалась память историческая, чувство «общего» прошлого и своей причастности к нему, к России. «Татары. Мамай. Митька... Несомненно, что именно в этот вечер впервые коснулось меня сознанье, что я русский и живу в России, а не просто в Каменке...» То же «ощущение связи с былым, далеким, испытал юный Арсеньев во время церковной службы: «Как все это волнует меня! Я еще мальчик, подросток, но ведь я родился с чувством всего этого, а за последние годы уже столько раз испытал это ожидание, эту предваряющую службу напряженную тишину, столько раз слушал эти возгласы и непременно за ними следующее, их покрывающее «аминь», что все это стало как бы частью моей души, и она, теперь уже заранее угадывающая каждое слово службы, на все отзывается сугубо, с вящей родственной готовностью».

Подобную связь с историческим прошлым России, с национальными корнями, с русским характером герой будет испытывать остро и постоянно, находя в себе и русскую склонность к бродяжничеству, и непонятную любовь ко всему тому, на чем лежит печать увядания и запустения, и «русскую потребность праздника». «Так чувственны мы, так жаждем упоения жизнью, - не просто наслаждения, а именно упоения, так тянет нас к непрестанному хмелю, запою, так скучны нам будни и планомерный труд!»

Юность героя (и самого Бунина, как известно) была отмечена увлечением толстовством. Но из романа видно, что это было скорее неприятие толстовского учения, а влюбленность в личность Толстого. Толстовцы, так же как и народники, - люди готовой идеи, неизбежно сбивающейся в догму, - представлены в романе весьма саркастически.

Субъективность повествования - особого рода. Господствующая здесь образная намять синтезирует и объединяет. Она роднит «я» и мир, субъект и объект повествования, снимает разрыв между ними. Ключевыми становятся моменты повествования, выражающие подобную слитность: «Я пошел назад, часто останавливаясь, оборачиваясь. Ветер дул как будто еще крепче и холоднее, но солнце поднималось, сияло, день веселел, требовал жизни, радости...»

Или такая, например, картина: «Когда же я медленно шел дальше, вдоль пруда направо, луна опять тихо катилась рядом со мной над темными вершинами застывших в своей ночной красоте деревьев... И так мы обходили кругом весь сад. Было похоже, что и думаем мы вместе - и все об одном: о загадочном, томительном любовном счастье жизни, о моем загадочном будущем...» Неотделимость героя от ночной вселенной выражена образами совместности движения - героя с луной! («луна... катилась рядом со мной»), неожиданной здесь формой объединяющего «мы».

В финале- единственность его любви к Лике, героине второй части книги: «Я видел ее (во сне. - Авт.) смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда». Именно в любви достигается, как показано в романе, небывалое ощущение полноты жизни, слитности сознания и бытия, когда как бы воссоединяются две родственные между собой стихии - первозданная стихия самой жизни и стихия человеческой любви.

Воплощенная в романе слитность сознания и бытия героя, преодолевающая разрыв между субъектом и объектом повествования, и составляет ядро художественной оригинальности произведения, придает неповторимую окраску его жанру. Ю. Мальцев определил роман как феноменологический, в основе которого лежит отношение автора к жизни, ее стихийному потоку как высшей ценности, с утверждением непредсказуемости, случайности человеческих судеб.