Придание юридической силы обещаниям на ранней стадии развития английского права

Общее право начало свое развитие с менее высокой стадии по сравнению с той, которую уже достигло римское право, Хотя положение римского права о договоре были известны в Англии, их влияние там утратило силу после распада римской политической системы, и английским судам пришлось мучительно реорганизовывать право в течение всех средних веков. О том, что они успешно с этим справились свидетельствует тот факт, что , когда они принялись за дело, английское договорное право было развито немногим дольше, чем договорное право многих первобытных обществ.

Ни одна из правовых систем не была настолько безрассудной, чтобы придавать всем обещаниям юридическую силу. В создании основы для придания юридической силы обещаниям поставленную цель можно было достичь двумя диаметрально противоположными способами. Можно начать с предположения, что обещания в целом обладают юридической силой, а затем делать исключения для тех, обещаний, в отношении которых юридическая сила представляется нежелательной. Или же можно начать с предположения, что обещания вообще не вызывают юридических последствий, а затем уже делать исключения для тех из них, которые нуждаются в придании юридической силы. Из этих двух путей суды избрали последний: само по себе обещание не считается обеспеченным судебным иском. Такой выбор соответствовал процессуальным особенностям деятельности судов общего права, при которых никакое требование не принималось к рассмотрению, если оно подпадало под действие одного из установленных видов исков. Этот выбор вписывался в средневековое общество, ориентировавшееся на поддержание существующего статуса и невосприимчивого к развитию договорного обещания. К тому же не существовало и сколько-нибудь существенной потребности в придании юридической силы

обещаниям, так как договоры все еще не были важной частью деятельности судов общего права.

Другие системы юрисдикции были в большей степени предрасположены к тому, чтобы рассматривать иски, вытекающие из нарушения обещаний. Согласно торговому праву суды на средневековых ярмарках и рынках, как того требовали интересы коммерции, принимали к своему рассмотрению иски, основанные на обещаниях, сделанных торговцами. В соответствии с нормами канонического права церковные суды рассматривали клятвенное обещание как имеющее юридическую силу, а его нарушение считалось грехом-предметом духовного осуждения, включающего изгнание из лона церкви и придание анафеме. Встречала поддержку и позиция, согласно которой даже не связанное клятвой обещание является нерушимым и потому подлежит исполнению.

Теория о придании юридической силы обещаниям в конечном счете была взята на вооружение судами общего права Сделано это было менее всего по причинам ее внутренних достоинств, а как результат победы судов общего права в их борьбе за расширение своей собственной юрисдикции за счет юрисдикции соперников. К концу ХУ1 века победа стала окончательной. К этому времени суды общего права настолько преуспели в изъятии юрисдикции у торговых судов, что развеяли саму идею о юридической силе обещаний, данных торговцами. И хотя церковные суды вопреки запрету Кларендонской Конституции 1164 года все еще продолжали исполнять данные обещания, эта практика прекратилась в ХУ1 веке, когда юрисдикция по указанным делам перешла полностью к судам общего права. Вызов, с которым столкнулись суды общего права в ХУ-ХУ1 веках и который должен был быть принят, состоял в том, чтобы развить общую основу для придания юридической силы обещаниям в рамках исковых форм судебной защиты, поэтому заслуга в развитии существующей сегодня общей основы для придания юридической силы обещаниям принадлежит судам общего права.

После завоевания Англии норманнами в 1066 году центральные королевские суды начали отправлять правосудие на основе права, которое было "общим" для всей Англии, а не особенным для какого-то отдельно взятого района. Эта система "общего" права основывалась на предписаниях. Истец, пытавшийся найти удовлетворение в суде общего права, должен был изложить свое требование в соответствии с одной из ограниченного числа стандартных форм предписаний. Процесс, посредством которого суды общего права сформировали общую основу для придания юридической силы обещаниям следующим образом: первоначально были определены категории дел, в которых обещания подлежали правовой охране в порядке исключения, а затем все эти исключения были сведены к общей основе, обеспечивающей правовую охрану обещаний, включая обещания, подлежащие исполнению в будущем.

Одним из возможных способов развития такой общей основы могло было быть формальное признание ответственности. Известный общему праву иск "о соглашении", появившийся в Англии в конце XI1 века пользовался формальным признанием в судах при условии, что на лежащей в его основе документ была поставлена восковая печать. И если бы развитие шло по пути ослабления формальностей, то иск о соглашении мог развиться в общее средство охраны прав по договору. Однако эта возможность была исключена к середине XIУ века, после того как было вынесено решение, в соответствии с которым иск о соглашении не подлежал рассмотрению, если истец не представлял документа за печатью. При таком повороте событий всякая надежда на то, что иск о соглашении станет общей основой для договорной ответственности, исчезла, так как документ за печатью противоречил идее неформального обмена обещаниями.

Другое возможное средство эволюции содержалось в концепции займа. В конце XII века она послужила толчком для появления в общем праве иска, известного под названием "иск о долге", который предъявлялся в суде с целью возврата определенной денежной суммы. Но ответственность ответчика по этому иску не рассматривалась как вытекающая из самого обещания. Она основывалась на том, что он получал в форме займа в ответ на свою просьбу названное в подражание- удовлетворение по договору. Вследствие этого было

принято считать несправедливым разрешать ответчику удерживать то, за что он не заплатил. Правонарушение ответчика-должника относилось скорее к категории противоправных действий, нежели к неисполнению лежащих на нем обязанностей. Следуя такому ходу мыслей, суды в конечном счете расширили сферу применения иска о долге, разрешив любому лицу требовать возврата того, что являлось существенной материальной выгодой для ответчика, включая оказанные ему личные услуги.

Предположим Собственник заплатил строителю 10 тысяч долларов взамен данного ему обещания выполнить точно определенную работу в доме собственника. Если строитель не сделал указанную работу, иск о долге рассматривался достаточным средством для того, чтобы возвратить собственнику обратно 10 тысяч долларов. Получение обратно данной суммы от лица давшего обещание предотвращало получение последним неосновательного обогащения.

Было ясно, что , для того, чтобы применить правило закона, материальная выгода должна быть действительно предоставлена ответчику. Одного обещания недостаточно. По этой причине иск о долге мало что давал для придания юридической силы обмену обещаниями по совершению действий в будущем, например, обещанию поставить яблоки в будущем, например, произвести их оплату. Более того, иск о долге был сопряжен с другими изъянами, не удовлетворяющими современный образ мышления. Так, ответчик мог избежать ответственности путем отрицания долга под присягой, со ссылкой на свидетелей, клятвенно утверждающих, что он говорит правду. Хорошим средством от такого рода ответчиков стало деликтное право, но об этом речь будет идти ниже.

Суды уже не стали признавать, что деликтная ответственность возникла в тех случаях, когда лицо принимало на себя обязательство совершить какое-либо действие, а затем выполняло его таким образом, что причиняло ущерб лицу, которому такое действие было адресовано. Потерпевшее лицо могло предъявить претензии ряда исковых разновидностей, например, на основании известного общему праву иска о правонарушении "применительно к данному случаю", получившего названия иска "о принятом на себя" от латинского слова

(ассумпсит), означающего "он принял на себя обязанность". В начале ХУ века этот иск применялся только в случае противоправных действий, совершенных при исполнении обязанности.

В подтверждении этого в 1436 году приводился следующий пример: "Если плотник дает мне обещание сделать хороший и прочный дом определенной формы, а сделает плохой и непрочный дом совсем другой формы, то я вправе предъявить к нему иск о правонарушении применительно к данному случаю". Подобное дело о правонарушении связывалось с возмещением ущерба потерпевшему лицу. Лицо, которому было дано обещание и на земле которого был построен не имеющий никакой ценности дом, понесло ущерб в результате того, что полагалось на обещание. Справедливость могла бы быть восстановлена путем предъявления требования к лицу, давшему обещание, о возмещении причиненного ущерба в сумме, достаточной для того, чтобы вернуть потерпевшего в положение, которое он имел, если бы не было указанного обещания . Требование лица, которому было дано обещание, о возмещении ущерба, основанное на рассчитываемом имущественном интересе, было менее непреодолимо, чем аналогичное требование, в основе которого лежит реституция, так как рассчитываемый имущественный интерес не зависел от какой-либо выгоды, полученной давшим обещание (т.е. он не был на концепции неосновательного обогащения). Тем не менее совершенно очевидно, что его право на возмещение убытков базировалось на принципах, получивших развитие в деликтном праве.

Поскольку характерной особенностью дел о правонарушениях , на основе которых появился иск "о принятом на себя", было причинение ущерба другому лицу, полагавшему, что данное ему обещание будет исполнено, поскольку было вполне естественным сформулировать аналогичное правило и допустить принудительное исполнение применительно к тем случаям, когда лицо, полагаясь на обещание, внесло изменение в свое имущественное положение и и в результате неисполнения обещания понесло убытки. Отсутствие действий может ухудшить положение вещей. Предположим, к примеру, что строитель обещает выполнить определенную работу по дому собственника в ответна обещание

последнего заплатить ему 10 тысяч долларов по завершении работы и, полагаясь на обещание строителя, собственник арендует другой дом и переезжает в него, чтобы дать строителю возможность выполнить работу. Если строитель не выполнил работу, право охраняло интересы собственника, поскольку ему причинен ущерб. Нарушение обещания оборачивалось ущербом для лица, которому оно было дано и выражалось в расходах, которые несло лицо в процессе подготовки к исполнению, или в убытках, вызванных неисполнением других имевшихся возможностей. Но ущерб был числом экономическим в отличии от дел о правонарушениях, в которых речь шла о причинении вреда личности или собственности. Поэтому требование о его возмещении могло казаться убедительным. Однако в обществе, которое зависело от обещаний о сотрудничестве, были все основания защищать тех, кто доверялся обещаниям, возлагая стоимость такого ущерба на нарушителей взятых обязательств.

Однако первая попытка расширить применение иска "о принятом на себя", распространив его на сферу обмена обещаниями, подлежащими исполнению в будущем, не увенчались успехом. В конце ХУ1 века суды общего права предприняли второе, более запоминающееся расширение сферы применения иска "о принятом на себя". Такие иски были разрешены в отношении рассматриваемых требований. Суды аргументировали это тем, что сторона, давшая обещание на будущее в обмен на аналогичное обещание другой стороны, тем не менее понесла ущерб в связи с ограничением своего права на предъявление иска, будучи связанной собственным обещанием. Основываясь на примере со строителем, в частности, на его отказе от исполнения сделки до того, как собственник понес расходы, полагаясь на обещание строителя, собственник имел право на предъявление иска за нарушение договора. Такое соглашение для решения, конечно, нуждалось в доказательстве. Выводом о том, что лицу, которому было дано обещание, нанесен ущерб, предполагал, что лицо в свою очередь связывалось собственным обещанием, тем не менее к концу ХУ1 века суды общего права стали предоставлять защиту обмену обещаниями даже при отсутствии исполнения с обеих сторон.

Такое расширение сферы применения иска " о принятом на себя" имело большое значение для определения размера убытков, взыскиваемом при неисполнении обещания. В связи с тем, что сторона, которой было дано обещание, не представила какой-либо выгоды лицу, давшему обещание, и не несла ущерба, полагаясь на данное обещание, ни выгода, ни ущерб не могли быть использованы для измерения убытков. Суды вынуждены были защищать лицо, которому было дано обещание, путем требования к давшему его выплатить компенсацию за неосуществленные ожидания, другими словами, за те преимущества, которые могли бы быть получены, если обещание было бы исполнено.

Иск "о принятом на себя" все еще оставался подверженным одному важному ограничению. Считалось, что там, где доступен иск о доге, рассматриваемый иск предъявляться не может, Это было выгодно для кредиторов, так как при иске о "принятом на себя" истец вправе требовать рассмотрения дела судом присяжных, в то время как при рассмотрении иска о долге ответчик мог воспользоваться правом на клятву для освобождения себя от ответственности Поэтому следующий важный шаг на пути развития договорного права в сфере общего права состоял в принятии мер, направленных на вытеснение о долге иском "принятом на себя". К середине ХУ1 века было признано, что иск "о принятии на себя" мог быть предъявлен против ответчика, который, будучи должником, в открытой форме принял на себя обязанности заплатить определенную сумму денег. Такой иск "о принятии на себя платеже долга" получил название "общего иска о принятом на себя" в отличии от уже известного иска "о принятом на себя". Первый стал именоваться "специальным иском о принятом на себя" в связи со спецификой его предъявления в суде: для принудительного осуществления договора, подлежащего исполнению и основанного на обмене обещаниями, но не действиями любой из сторон, использовался только специальный иск, но не общий. К концу века начали выноситься решения, согласно которым сам по себе долг, не сопровождаемый в последующем открыто выраженным обещанием, мог охраняться с помощью общего иска, "о принятом на себя". Окончательный триумф этой точки зрения в 1602 году закрепило дело

Слейда, в котором истец требовал уплаты ему покупной цены за природный и доставленный урожай. В ответ на заключение присяжных, что не было никакого другого обещания, или взятой на себя обязанности, кроме указанной сделки, всеми судьями вынесено решение, что каждая такая сделка включает в себя запрет. Кредитор мог предъявить иск "о принятом на себя" в качестве альтернативе иску о долге, даже если не было последующего обещания. Наконец, кредитору была гарантирована привилегия суда присяжных, освобождающая его от рассмотрения иска, от ответственности, по которому ответчик мог освободиться с помощью клятвы.

Таким образом, в течение ХУ и ХУ1 веков суды общего права преуспели в развитии иска "о принятом на себя" и превращении его в единую основу для принудительного исполнения обещаний, включая обмен обещаниями, подлежащими исполнению в будущем. В ХУ1 веке слово "удовлетворение", которое ранее употреблялось без придания ему какого-либо технического значения, стало использоваться как специальный термин для обозначения суммы условий, необходимых при предъявлении иска "о принятии на себя". Слово "встречное удовлетворение" стало употребляться в качестве критерия возможности принудительного исполнения обещания и использоваться для индивидуализации тех обещаний, которые, согласно, общему праву, представляли существенную значимость для общества и оправдывали применение иска "о принятом на себя" для их легальной защиты.

Доктрина встречного удовлетворения была направлена на охрану большого числа жизненно важных торговых сделок, несмотря на то, что она и не давала оснований для принудительного исполнения безвозмездных обещаний, взамен которых ничего не предусматривалось. Крупные коммерческие интересы новой эры нуждались в общей правовой охране не ради благотворительных целей, а для стимулирования предпринимательства и нет ничего удивительного, что суды должны были требовать определенных стимулов для ответчика, принимающего на себя обязанности.

Развитие общей основы для придания юридической силы обещаниями не сняло с повестки для дальнейшее рассмотрение вопроса о том, каким образом должно осуществляться принудительное исполнение обещаний. Чтобы понять решение этого вопроса, необходимо иметь определенное представление об истории возникновения различий между общим правом и правом справедливости.

В рамках системы королевских предписаний, используемой общим правом на ранней стадии, истец был вынужден приспосабливать свое дело к одной из форм и без того ограниченного числа исков, в отношении которых могли выдаваться предписания. Разнообразие доступных предписаний, а следовательно, и юрисдикция королевских судов увеличивалось до конца XI11 века. Затем, в результате давления со стороны аристократии, боявшейся радикальных перемен, особенно в области земельного права, возможности издания таких предписаний были ограничены, юрисдикция королевских судов сокращена и гибкость общего права уменьшена. Вместе с тем, сохранилось право и его Совета отправлять правосудие по специальным делам. Король начал направлять заявления об удовлетворении требований на рассмотрение лорда-канцлера, который, как главный член Совета в области права, мог решать вопрос об удовлетворении требований по "милости" и "совести" для дел, по которым право не предусматривало достаточного удовлетворения.

Это породило дополнительную систему, известную как "право справедливости", согласно которой с начала ХУ века правосудие осуществлялось специальным судом лорда-канцлера. Суды общего права были вынуждены признать эту систему после борьбы, завершившейся в начале ХУ 11 века, когда в результате усилий сэра Эдварда Кука, председателя двух судов времен короля Джеймса были установлены ограничения в отношении власти лорд-канцлера.

Для ясности охарактеризуем Эдварда Кука. Эдвард Кук (1552-1634) стал генеральным прокурором в 1593 году после того, как оставил пост адвоката и спикера Палаты общин. Он был важной фигурой при Джеймсе 1, занимая должности Главного судьи Суда общегражданских исков в 1605 году и главного судьи Суда королевской скамьи в 1613 году. Он был ярым сторонником права,

боролся с посягательствами со стороны королевской власти, включая суда справедливости. Его злейший соперник - сэр Франси Бейкон организовал его отставку в 1616 году, но Кук добился возвращения в Тайный совет, а в 1620 году, был опять избран в Парламент, где стал лидером оппозиции Джеймусу 1 и Чарльзу 1.

Среди отличительных особенностей иска по "праву справедливости" в противовес иску, предъявленному по общему праву, были отсутствие суда присяжных, более гибкие правила процесса, а также широкие основания для пересмотра дела в порядке апелляции. В то время как суды общего права в целом были ограничены лишь возможностью использования денежной формы возмещения, причиненного ущерба, "право справедливости" воздействовало на личность ответчика, и суд мог, например, выносить решение, запрещающее конкретное нарушение обещания, обязательственно-правового характера, или же обязать произвести исполнение обязательства в натуре. Ответчик, не подчинившийся решению суда мог быть наказан штрафом или тюремным заключением до выполнения им вынесенных решений. Поскольку меры воздействия на должника, применяемые по "праву справедливости", рассматривались как экстраординарные, они были доступны при недостаточности способов удовлетворения интересов истца по общему праву, и потому возмещение ущерба в форме уплаты денег оставалось наиболее распространенным средством судебной защиты наряду с денежным возмещением убытков, при нарушении, например, обязанностей по передаче земли допускалось исполнение обязательства в натуре, так как каждый участок земли рассматривался как и единственный в своем роде. Поэтому присужденные истцу деньги не могли служить заменой земельного участка, являвшегося предметом договора.