Отношение к убийству

В современном обыденном сознании существует расхожее представление о средневековье вообще и русском в особенности, как об эпохе, полной злодейских убийств и жестоких казней. Действительно, в летописях часты описания жестоких и коварных убийств, а наказание, предусмотренное в Русской Правде за убийство, применяется к убийце лишь в форме штрафа. Даже следы кровной мести, еще прослеживающиеся в Правде Ярослава, исчезают при его сыновьях и внуках. Может сложиться впечатление, что к убийству не относились так серьезно, как относятся к нему сегодня.

Первым зафиксированным убийством в русской письменной традиции стала смерть в конце IX в. княживших в Киеве Аскольда и Дира от руки, по НПЛ (конец XI в.) – Игоря, а, согласно ПВЛ (начало XII в.), – Олега. Летописцы говорят об этом событии весьма сдержанно, рассматривая свершившееся как наказание для Аскольда и Дира за присвоение себе княжеской власти. Убийство киевского князя Игоря древлянами в 945 г. также подается в Начальном летописании в сдержанных тонах; более того, подробно говорится о поводе для убийства: а именно, стремлении князя собрать дань сверх положенного. Осуждения убийц нет, скорее, прослеживается оправдание. В последующем рассказе о жестокой мести вдовы Игоря Ольги также отсутствуют мотивы осуждения. Этот факт даже породил в историографии предположение, что данный рассказ принадлежит перу летописца-язычника. Однако, по-видимому, дело в том, что язычниками как в этом, так и в двух предыдущих случаях, были как раз герои повествования. На язычников не распространялся христианский запрет на убийство, поэтому летописцы-христиане конца XI – начала XII в. не осуждают убийц-язычников. Жертвы тоже являются язычниками, поэтому летописцы не выражают сожаления по поводу их гибели.

Следующее по времени убийство было совершено будущим крестителем Руси Владимиром Святославичем. Он убивает своего брата Ярополка, явившегося безоружным на переговоры. Вероломство совершенного превосходит все предшествующие случаи. Тем не менее, летопись не осуждает Владимира. Более того, летописец и не пытается скрыть моральную нечистоплотность князя, поскольку Владимир – еще язычник.

Иным оказывается отношение в литературе к убийству в 1015 г. киевским князем Святополком своих братьев Бориса, Глеба и Святослава. Убийца получает максимальную степень осуждения, а Борис и Глеб становятся первыми русскими святыми.

Во второй половине XI в. возникают ситуации, ранее почти наверняка разрешившиеся бы убийством, но теперь этого не происходит. В 1067 г. сыновья Ярослава Изяслав, Святослав и Всеволод вели войну с полоцким князем Всеславом Брячиславичем. Они пригласили Всеслава на переговоры, поклявшись на кресте, что не причинят ему вреда. Тем не менее, явившийся к Ярославичам Всеслав был схвачен. Однако его не убивают, а «всего лишь» заключают в поруб в Киеве. Вероломство Ярославичей очевидно, однако, в отличие от своего деда, они не идут на убийство. Даже через год, во время восстания против Ярославичей, они не решились убить Всеслава – единственного серьезного претендента на власть.

В конце 1073 – начале 1074 г. киевский боярин Ян Вышатич, собирая дань в Ростовской волости по поручению князя Ярослава Святославича, оказался вынужден подавить восстание, во главе которого стояли два языческих волхва, убивавших женщин из местной знати. Предводители восстания были схвачены, однако Ян не взял на себя грех убийства, несмотря на то, что волхвы – язычники. Расправиться с волхвами Ян Вышатич предоставил местному языческому населению по праву кровной мести.

Итак, для периода со второй половины XI в., когда рассказы об убийствах принадлежат авторам-современникам, в них прослеживается следующее отношение: христианин не может убивать христианина или даже язычника, убийство же язычником язычника – нормальное явление.

По-видимому, во 2 половине XI века происходят серьезные подвижки в отношении к убийству. Именно к этому времени относят отмену кровной мести, т.е. законодательно закрепленного права на убийство. Редкие случаи такого права на убийство в этот период относились либо к т.н. экстраординарным преступлениям (доказанное колдовство) – сожжение, либо к серьезным преступлениям в сфере нравственности («о сыне непокорливом»), имеющим прямые параллели в библейских правовых нормах.

Все это позволяет предполагать, что именно вторая половина XI столетия была в древнерусском обществе временем активного осмысления заповеди, запрещающей убийство. Дело в том, что до определенного момента сам факт принятия христианства считался достаточным условием для спасения на Страшном Суде. Эта мысль явственно звучит в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Иллариона. Однако уже через несколько десятков лет точка зрения на возможность спасения, судя по всему, сильно изменилась. На Руси (как и в Западной Европе) получает распространение идея воздаяния за конкретные дела – добрые и злые – совершаемые христианами на этом свете. И в этом смысле убийство, с какими бы целями оно не было совершено, теперь считается смертным грехом, практически исключающим возможность спасения.

Сложившееся во второй половине XI в. отношение к убийству сохранялось на протяжении XII – начала XIII столетия. В этот период известны несколько случаев убиения князей. В 1147 г. сведенный годом ранее с киевского стола и постриженный в монахи князь Игорь Олегович был растерзан толпой киевлян, возмущенных вестью о якобы задуманном родственниками Игоря захвате и последующем убийстве их князя Изяслава Мстиславича; в 1174 г. владимиро-суздальский князь Андрей Боголюбский пал жертвой заговора своих приближенных; в 1217 г. рязанские князья Глеб и Константин Владимировичи перебили 6 своих родственников. Отношение современников во всех этих случаях было сочувственным к жертвам, и осуждающим к убийцам. Об убиении Игоря Олеговича и Андрея Боголюбского были созданы пространные повести, оба князя были причислены к лику святых. Известен во второй половине XII в. и случай отказа князя от убийства вопреки требованию его сторонников: в 1177 г. Всеволод Большое Гнездо не стал убивать своих плененных племянников (как того требовали жители Владимира), а «всего лишь» ослепил их и отпустил.

Лишь монгольское завоевание стало толчком к изменению отношения к убийству. После установления власти Орды получила распространение практика казни ханами своих неугодных вассалов. В Орде были убиты несколько десятков русских князей. В данном случае на вассалов был перенесен образ действий, свойственный собственно внутримонгольским отношениям. Здесь убийство как средство политической борьбы имело широкое распространение.

На этом фоне происходит изменение отношения к убийству и как к «внутрирусскому» явлению. С начала XIV в. нередкими становятся факты убийств в политических целях русскими князьями русских князей. Очевидно, после полувека ордынской власти русские князья освоили убийство в качестве акта политической борьбы, средства наказания вассала сюзереном или устранения противника. Особенно примечательно, что в эту эпоху ни одно из убийств русскими князьями русских князей не получило в литературе развернутой негативной оценки.

Новое отношение к убийству начинает проникать и в законодательство. С конца XIV века в русских правовых кодексах смертная казнь предусмотрена уже по широкому спектру преступлений (убийство, повторная «татьба», разбой, клевета, измена, поджог).