Типичное психоаналитическое взаимодействие может быть разбито на три этапа. Первый этап ‑ этап «диалога», этап сбора материала аналитиком. Среди используемых исследователем средств находится и его знание об анализируемом, которым он располагал еще до начала взаимодействия как член той же самой «языковой общины». Эти знания ‑ «здравый смысл» общины, воплощенный в терминах естественного языка. На этом первом, герменевтическом этапе аналитик может достигнуть «понимания» непосредственно, путем «здравого рассуждения», утилизируя наличное «туземное» знание.
Второй этап наступает тогда, когда ясно, что «здравое рассуждение» не оправдало себя, т.е. аналитик не схватывает сути поведения анализируемого, не может понять его намерений в терминах конвенциональной условной «рациональности», наличествующей в данной культуре. Наступает кризис взаимопонимания; происходит переход на уровень натуралистического анализа. Герменевтический диалог временно прерывается. Натуралистический подход требует «дистанцирования» (verfremdung), «овеществления» (verdinglichung). Теперь аналитик рассматривает высказывания анализируемого не как осмысленные выражения, а как «вербальное поведение», т.е. как симптом объективных явлений, которые он должен объяснить «извне» в терминах специализированного (не естественного!) языка. Считается, что на первой фазе анализа знанием такого языка он не обладал. На этом этапе в дело включается теоретический аппарат психоанализа как «натуралистической» науки. К обыденному знанию прибавляется теория, к естественному языку ‑ язык теории. На герменевтическом этапе разговор шел о том, что «имело смысл» и было (или не было) «рационально»; теперь речь идет о мотивах как каузальных факторах и о психической причинности. Описание, не удавшееся в терминах естественного языка, реализуется на языке теории: из целого психоаналитической теории дедуцируется гипотеза относительно данного конкретного случая.
Третий этап, объясняет Радницки, представляет собой возвращение на герменевтический уровень, и диалог возобновляется. Но теперь он гораздо глубже. Увеличение информации, имевшее место в ходе натуралистического этапа, делает возможным конструирование новых «здравых объяснений» и объяснение того, почему не удались предыдущие. Анализируемый усваивает какую-то часть теоретического языка и посредством этого углубляет самопонимание. Большая степень самопонимания делает возможным самоуправление ‑ управление собой и реализацию собственных сознательных намерений. При этом, утверждает Радницки вслед за Апелем, Хабермасом, самопонимание и освобождение индивида от гнета «гипостазированных квазинатуральных социальных сил» возрастают параллельно друг другу. Ибо согласно точке зрения «классического» психоанализа каузальные факторы, осознаваемые индивидом как скрытые причины его действий, становясь познанными, перестают действовать каузально.
Все сказанное по поводу психоанализа относится, по мнению рассматриваемых нами теоретиков, целиком и полностью к социальной науке вообще. Психоаналитический диалог для Апеля и Хабермаса ‑ универсальная модель познавательного процесса в социальных науках, «модель процесса последовательной редукции иррациональных элементов исторического диалога, в котором состоит человечество». «Скрытым причинам» в психике индивида соответствует в социальном мире идеология ‑ «ложное сознание»; так же как психоанализ делает осознаваемыми и тем самым нейтрализует «скрытые причины», так и критико-герменевтическая социальная наука выявляет и демистифицирует, по мысли ее сторонников, гипостазированные квазинатуральные идеологические представления.
Мы сталкиваемся здесь с особенным образом истолкованной методологией психоанализа, абсолютизирующей на уровне социальной науки свойственное «классическому» психоанализу эклектическое сочетание натуралистического биологизма (учение о природе инстинктов) и родственного феноменолого-герменевтическому описанию учения о символическом содержании обыденной жизни. Так что эклектизм описываемой нами модели ‑ традиционный, так сказать, эклектизм. Важно также, что подобная интерпретация методологии психоанализа ведет к отождествлению психики и идеологии, психоаналитической «критики» индивидуального сознания и критики общественного сознания и, в конечном счете к отождествлению социального познания и соответствующим образом истолкованного познания психологического. Разумеется, такой подход методологически совершенно неверен, ибо на уровне индивидуального и на уровне общественного сознания действуют различного рода закономерности. Но эта методологическая ошибка Хабермаса, Апеля и прочих теоретиков критико-герменевтического направления вполне объяснима и представляет собой результат извращенного понимания соотношения познания и деятельности, или, в более широком плане, проблемы человеческой практики.
Оба рассмотренных выше автора претендуют на имя диалектиков. Но диалектика, содержащаяся в психоаналитической модели социального познания ‑ диалектика субъективности. Деятельность, исследуемая в модели психоаналитического взаимодействия, только и исключительно ‑ деятельность сознания, познавательная деятельность, имеющая своей целью более полную самореализацию субъективности, а не практическое изменение социального мира в целях усовершенствования.
Можно возразить, сказав, что эмпирическая социальная наука, также участвующая, согласно точке зрения Апеля и Хабермаса, в деятельности социального познания, предоставляет необходимую связь с общественной практикой. Однако, эмпирическая социальная наука сама по себе не обладает достаточной мировоззренческой широтой, чтобы обеспечить адекватное, полностью объективное познание сути и смысла общественных процессов. В этом ей помогает социальная философия, которая формулирует наиболее общие, фундаментальные принципы социальной жизни и социального познания и дает тем самым эмпирической социальной науке мировоззренческие и теоретические ориентиры. Опираясь на них, она и добивается объективной истинности своих результатов и обобщений.
Теоретики критико-герменевтического направления смотрят на дело иначе. Согласно Хабермасу, эмпирическая социология не может обеспечить адекватное социальное познание, ибо ее категории напрочь лишены связи с действительностью, каковая (связь) может быть обеспечена лишь науками понимающего, герменевтического цикла. По Апелю, понимание вообще выступает «условием возможности» эмпирической науки; наконец, согласно общей обоим теоретикам психоаналитической модели переход на уровень натуралистического (в данном случае позитивно-научного) анализа происходит лишь в случае «кризиса понимания», т.е. временно, как вспомогательная мера. Лишь тогда происходят объективирование, «дистанцирование», отчуждение объекта познания, наподобие того, как у Гегеля, самосознание порождает «из себя» предметность, обеспечивая, тем самым, существование дисциплин естественнонаучного цикла. Обнаруживается, таким образом, что под «действительностью общества», от которой, по Хабермасу, оторвана эмпирическая наука и с которой ее связывают науки понимающего цикла, подразумевается прежде всего сознание, духовная, а не материальная действительность.
Разумеется, при подобном подходе, когда говорится о социальном познании, речь не идет о познании независимой объективной реальности общества. Познание здесь ‑ не результат и не одна из сторон практической деятельности, активности познающего. Познание здесь ‑ самое практика, самое деятельность, причем единственно возможная деятельность.
Именно таким образом интерпретируемая практика и становится у Хабермаса орудием преодоления «ложного сознания» (идеологии), орудием «психоанализа масс». Идеология, пишет Хабермас, «существует неистинно... и в конце концов полностью снимается через практику». «Снятие» это следует понимать как прогрессирующее прояснение сознания, снятие «коммуникативных барьеров», достижение «взаимопонимания», установление «коммуникационной компетентности» и т.д. Конечно, такого рода практика никогда не сможет «снять» ложное сознание, которое, как показал марксизм, невозможно преодолеть иначе, как через «снятие» его реальной земной основы, через практическую деятельность по изменению природного и социального мира.
Идеи Хабермаса и Апеля, претендующие на роль теоретического руководства по «освободительной» практике, на деле играют противоположную роль, ибо дают извращенное представление о природе и соотношении познания и деятельности. Можно согласиться с западногерманским ученым Д.Кампером, утверждающим, что герменевтика (именно в ее апелевско-хабермасовском варианте) «есть теория такой „практики”, результатом которой становится... представление о невозможности практики вообще».
Остановимся в заключение на возможности и правомерности квалификации теорий социального познания Апеля и Хабермаса как понимающих теорий. Концепции эти, как отмечено выше, носят ярко выраженный эклектический характер. «Критическую теорию» Хабермаса, например, многое роднит с теорией социального знания К. Поппера. Попперовскому гипотетико-дедуктивному подходу соответствует у Хабермаса и Апеля эмпирическая социальная наука. Герменевтика, по Апелю и Хабермасу, делает возможным эмпирико-аналитическое знание, а у Поппера развитие науки активируется в конечном счете интуицией, «пониманием»: Поппер уделяет важное место моменту выдвижения гипотез. Можно также вспомнить, что конечной целью Поппера, так же как и теоретиков критико-герменевтического направления, выступает «просвещение», «рационализация» политической практики, достижение «открытого общества». Так что различия концепций позитивиста Поппера и «диалектика» Хабермаса выглядят не столь уж непримиримыми. Не случайно дискуссия К. Поппера и Т. Адорно (лидера теоретиков Франкфуртской школы) на съезде западногерманских социологов, посвященном природе и методам социального познания, оказалась не столько дискуссией, сколько последовательным выявлением пунктов, по которым существует согласие сторон.
Однако в концепциях Хабермаса и Апеля в отличие от Поппера очень сильно выражены как мировоззренческий пафос, дух, так и теоретико-познавательная концептуальная «буква» собственно-понимающего подхода. Элементы этого подхода оказываются чрезвычайно весомыми, причем у Хабермаса чувствуется воздействие на его концепцию феноменологических философско-социологических теорий, а у Апеля ‑ влияние философии и социологии «лингвистического анализа». Вопреки мнению Г. Радницки «понимающая» струя у Хабермаса, а особенно у Апеля, оказывается сильнее, чем «эмпирико-аналитическая».
Но максимально полно мировоззрение «понимания» воплотилось именно в феноменологической и «аналитической» социологических концепциях, которые мы отнесли к типу дескриптивной, собственно-понимающей социологии.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему