С начала века в России начинается процесс формирования общественно-политических движений, первый период которого закончился восстанием декабристов. Неуклонно завоевывает особую популярность тема «русской самобытности», предполагающая раскрытие «русских начал», до того времени лежавших «недвижно в глубинах народного духа». В 1803 году Н. М. Карамзин писал: «Мне кажется, что мы излишне смиренны в мыслях о народном нашем достоинстве» Эта «смиренность» преодолевается в культуре.
По существу, ранние идеологические течения XIX века в России непосредственно смыкаются с соответствующими направлениями XVIII века. И так же, как в самом конце прошедшего столетия, в русском обществе развивается мистицизм. В. Зеньковский полагает, что обращение к мистицизму объясняется «потребностью русской души, не находившей себе удовлетворения ни в Церкви, ни в общей культуре» Поиск «русской самобытности» и мистицизм в идейных исканиях прекрасно уживались друг с другом, поскольку в обоих случаях речь шла «о духовности», «о проявлениях души». Мало того, в культуре России того времени формируется принцип, без которого дальнейшее духовное развитие страны, понять просто невозможно — принцип «эстетического гуманизма». Это уже новая черта, характерная для общественной мысли и художественной культуры нового столетия, при этом западное влияние исходило не от французского просвещения, а от немецких мыслителей. На два десятилетия учителем и вдохновителем русской общественной мысли стал Шеллинг, затем симпатии переходят к Гегелю.
Немецкий идеализм оказался энергичным возбудителем для мыслящей молодежи, изучение основных положений его теоретиков способствовало возникновению философских кружков, очень быстро вышедших за границы «чистой мысли», ставших своеобразными кирпичиками мощного здания российской культуры. Но почему же кружки в России XIX века стали центрами свободомыслия и поисков, почему их роль особенно возросла ко второй трети века?
Напомним, что подобные объединения существовали и в первые десятилетия, но носили частный или узко профессиональный характер. Особой нужды в такой форме распространения знаний русское общество начала века не испытывало. Но после восстания на Сенатской площади правительство перекрыло почти все традиционные каналы распространения свободомыслия. 10 июня 1826 года Николай II утвердил новый цензурный указ, согласно которому во главе цензурного ведомства поставлен верховный цензурный комитет.
Новые цензурные меры были направлены на полное уничтожение самостоятельного мышления. «Нельзя говорить не только о правительстве, но даже о «властях», т. е. обо всей администрации, чтобы не ослаблять «должное к ним почтение», не ослаблять «чувства преданности, верности и добровольного повиновения», нельзя говорить ни о каком преобразовании в управлении или в устройстве, пока правительство само не предпримет этого преобразования. И ни о чем подобном нельзя говорить не только «прямо», но и «косвенно»
Как известно, император в 1826 году взял под свое покровительство Пушкина и объявил, что сам будет первым ценителем его произведений и его цензором. К этой милости, однако, добавлена и другая: с поэта полиция взяла подписку, что он ничего не будет печатать «без разрешения обычной цензуры». Не менее Пушкина страдали от цензуры Грибоедов, Гоголь, Лермонтов. Постоянным ограничениям и официальным запрещениям подвергалась периодическая печать. Закрывались издания, авторы которых позволили себе хотя бы общие рассуждения о формах правления. Бенкендорф, докладывая Николаю I о статье И. В. Киреевского, напечатанной в первом номере журнала «Европеец», находит, что автор, рассуждая будто бы о литературе, разумеет совсем иное, что под словом «просвещение» он понимает «свободу», что «деятельность разума» означает у него «революцию», а «искусно отысканная середина» не что иное, как «конституция» Конечно, «Европеец» был запрещен.
Новые издания разрешались неохотно и с большими затруднениями. В 1836 году на ходатайстве о разрешении нового журнала Николай написал: «И без того много». Тогда же было сделано распоряжение: «представления о дозволении новых периодических изданий на некоторое время воспрещаются»
Только под конец жизни получил разрешение издать собственный журнал А. С. Пушкин, а Грановскому, очень популярному своими публичными лекциями в середине сороковых годов, ответили коротко и лаконично: «Не нужно».
За короткий период запрещены журналы «Литературная газета» Дельвига, «Московский телеграф» Полевого, за статьи Чаадаева — «Телескоп» Надеждина.
Европейские события 1848 года отразились на русской цензуре: учреждается негласный комитет под председательством Бутурлина, и ему поручается «высший надзор в нравственном и политическом отношении за духом и направлением книгопечатания». Комитет просуществовал до конца 1855 года, и эти семь лет с полным основанием названы «эпохою цензурного террора». Известно, что Погодин был отдан под надзор полиции за то, что на обложке своего журнала «Московитянин» поставил траурную рамку после смерти Гоголя.
Особое внимание комитет обращал на статьи по русской истории. Усиленному гонению подверглись исследования по народной словесности, собрания народных песен, пословиц. Памятники народного творчества считались опасными даже в научных изданиях, но особенно строго цензура следила за изданиями для народа, лубочными картинками и даже за пряничными досками.
В таких условиях кружки становятся едва ли не единственными началами свободомыслия, таковыми они оставались, несмотря на многочисленные правительственные репрессии.
В 1823 году в Москве одновременно возникают два кружка: литературный (его руководитель переводчик Торквато Тассо Раич) и философский, определивший основное направление своей деятельности уже названием — «общество любомудров». В «Обществе» формировалась русская философская культура, вырабатывался новый подход к западноевропейским ценностям. Позднее, во второй половине века, председатель общества В. Ф. Одоевский напишет: «Мы верили в возможность такой абсолютной теории, посредством которой можно было бы строить все явления природы, — точно так же, как теперь верят в возможность такой социальной формы, которая удовлетворяла бы всем потребностям человека... Как бы то ни было, но тогда вся природа, вся жизнь человека казалась нам довольно ясной, и мы немного свысока посматривали на физиков и химиков, которые рылись в «грубой материи»
Принцип «эстетического гуманизма» связывал, по существу, всех представителей Общества: прекрасного, рано умершего поэта-философа Д. В. Веневитинова, будущего славянофила И. В. Киреевского, В. Ф. Одоевского, пытающегося впервые в русской научной литературе ответить на вопрос, каково место человека в культуре. Приоритет принадлежит Одоевскому и в формулировке положения о «целостности человека» как «идеальной задаче внутренней работы». В постановке некоторых проблем Одоевский опередил Бергсона, ставшего широко известным в начале XX века в России анализом внутреннего мира человека.
В последующие десятилетия появилось множество кружков. В 1831 году один из таких кружков был организован студентом Московского университета Николаем Станкевичем. Членами кружка были люди талантливые, бесконечно преданные русской культуре, и среди них В. Белинский, К. Аксаков, В. Боткин, Т. Грановский, К. Кавелин. Свои стихи читали М. Лермонтов и А. Кольцов. Все занимались философией, поэзией и музыкой. Философия Шеллинга изучалась с энтузиазмом до середины 30-х годов, позднее кумиром кружковцев стал Гегель. В поэзии симпатии были отданы Гете, Шиллеру, Гофману, особенно Шекспиру, в музыке — Бетховену и Шуберту. «Прозападническая» ориентация была свойственна многим членам этого кружка, хотя и в различной степени. Важным, однако, было другое: в кружках формировались взгляды единомышленников, сосредоточивался ценнейший фонд русской философии, искусства, науки, общественной мысли — русской культуры в целом,
Одновременно с кружком Станкевича образовался кружок, во главе которого стоял Герцен. Предметом его интересов стали проблемы общественные, именно в нем заговорили о социализме, правда, о социализме утопического плана. Сама постановка вопроса требовала политического и экономического анализа. Деятельность кружка была прервана ссылкой его главных участников.
Тридцатые — сороковые годы связаны с именем человека, сыгравшего особую роль в формировании критического отношения к действительности в общественном самосознании. Речь идет о Петре Яковлевиче Чаадаеве, одном из близких друзей Пушкина, разделявшем в своем раннем философском творчестве многие взгляды Шеллинга.
В 1836 году редактор журнала «Телескоп» Н. И. Надеждин опубликовал одно из «Философических писем» Чаадаева. Письмо давно ходило по рукам, но только после напечатания оно произвело впечатление «выстрела, раздавшегося в темную ночь» (Герцен). Суровые, порой беспощадные, суждения Чаадаева о России, пессимизм в оценке ее исторической судьбы поразили всех. Цензор, разрешивший напечатать это письмо, был смещен, журнал запрещен, Надеждин выслан из Москвы, а самого Чаадаева объявили сумасшедшим. Получивший восторженную поддержку радикально настроенной молодежи, вызвавший непонимание либерально настроенных кругов и крайнее негодование консерваторов, Чаадаев дал толчок русской мысли, выдвинув на первый план проблему судьбы России. Она, по Чаадаеву, глубоко противоречива. С одной стороны, Россия «заблудилась на земле», и мы, русские, «живем одним настоящим, без прошедшего и будущего». С другой — «мы принадлежим к числу тех наций, которые существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок». Выводы, которые делает Чаадаев, вызывали многочисленные споры. «Провидение создало нас слишком великими, чтобы быть эгоистами, оно поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества» .
Положения, впервые сформулированные Чаадаевым, легли в основу тех направлений в русcкой культуре, которые строились на основе «русской идеи». К проблемам, поднятым П. Я. Чаадаевым, представители русской культуры возвращались неоднократно, независимо от того, являются они сторонниками или противниками положений «Философических писем».
Что же характеризует русскую интеллигенцию 30-х годов, в чем ее значение? Прежде всего, она ввела русское общество в область «чистой мысли» — философии. Тридцатые годы — это эпоха философского романтизма, «эпоха мысли» всего русского общества. Философский романтизм приходит с Запада вместе с философией Фихте и Шеллинга, но на русской почве он в значительной степени смыкается с романтизмом художественным.
Русская интеллигенция искала пути к истине, справедливости и красоте в течение 30-х годов и нашла определенное решение в следующем десятилетии.
Интеллигенты 30-х годов сделали свое дело и стали во главе нового ими же воспитанного поколения. Теперь уже не в замкнутом кружке, а среди широких кругов общества разворачивается борьба идей. Она захватывает периодическую печать, философскую, научную и художественную литературу. Наивысшее выражение борьба взглядов и принципов получила в развитии славянофильства и западничества.
Славянофилы и западники прошли различные стадии отношений. В 40-х годах их можно было рассматривать как носителей противостоящих мировоззрений, дающих различные ответы на одни и те же волнующие вопросы: что есть Россия и что есть Запад? Разница в ответах определялась системой общественно-культурных ценностей, принятой каждой из сторон. Будущее России, направленность ее экономического, политического и духовного развития интересовала обе стороны. Конечно, в то время не могло быть и речи об ощутимом воздействии на экономику или политику правительства. Зато можно было повлиять на культуру, причем не содержанием идей философской культуры, а рекомендациями и собственным примером в поведении, внешнем виде и одежде, архитектуре и внутреннем убранстве жилища, в содержательно-стилистических особенностях различных видов художественного творчества. Вот почему славянофил А. С. Хомяков и западник В. П. Боткин так много внимания уделяли образу жизни. Первый отстаивал его «органичность» в славянофильском понимании этого слова, второй призывал руководствоваться «общечеловеческими», «цивилизованными» нормами поведения. Вот почему обе группировки уделяли так много внимания окружающей человека культурно-художественной среде: интерьеру, архитектуре, живописи, музыке, костюму. Д. В. Григорович, например, вспоминает, как недружелюбно встретили его в редакции «Московитянина» только потому, что его манера речи, употребляемые слова, одежда были «олицетворением жителя Петербурга, города, в котором вообще нет разумного спокойствия». Соответствующими ценностями руководствовался в описании манеры поведения и западник Григорович.
Богословские положения славянофильства были развиты А. С. Хомяковым и Ю. Ф. Самариным, философские — обоснованы И. В. Киреевским. Для славянофильства характерно высокое представление о национальной сущности русского народа, которое предполагало для него великое историческое предназначение. Славянофилы резко расходились со своими противниками по целому ряду вопросов: они отрицали позитивный смысл петровских реформ, отрицали европейскую цивилизацию как ложную и не отвечающую духу и исканиям русского- народа. Славянофилы настаивали на необходимости изучения и проведения в жизнь народных воззрений и обычаев — «залога правильного просвещения и возвращения на путь истины для верхних классов общества, оторванных реформой от народного корня».
Славянофилы стремились к «органичности» и «целостности», причем «целостность» была их идеалом совершенной жизни. Но они проецировали эту идеальную органичность в историческое прошлое, в допетровскую эпоху. Славянофилы утверждали три основы России: православие, самодержавие и народность, но понимали их иначе, чем официальная правительственная идеология, отдавшая первое место самодержавию. «Органичности» и «целостности» нет места в современном русском государстве. К империи Николая I славянофилы относились резко отрицательно.
Западники (Белинский, Герцен) приняли реформы Петра и петровский период. Это не мешало им еще более отрицательно, чем славянофилам, относиться к империи Николая I. Очень скоро в русском западничестве сложилось два течения: умеренное, либеральное, интересовавшееся в основном вопросами философии и искусства, и более революционное, идеологической основой которого был французский утопический социализм. С течением времени меняет свой характер и славянофильство, и к 90-м годам XIX века появились статьи о его «вырождении» и «развале».
Полемика западников и славянофилов была достаточно бурной. В «запальчивости и раздражении спора» было много несправедливых суждений с обеих сторон, но этот спор был плодотворным явлением русской общественной жизни. И западники, и славянофилы представляли собой высокий уровень общей культуры и образования, их спор был первой последовательной дискуссией в российской общественной жизни. При всем разногласии западники и славянофилы сходились в следующих важных принципах: и те, и другие боролись за широкое просвещение масс и тяготились подавленным состоянием русской общественной мысли; и те, и другие с одинаково теплым участием относились к судьбе народа; и те, и другие любили Россию. Исследователь русской общественной мысли Иванов-Разумник подобрал для славянофилов и западников красноречивый символ: двуликий Янус или двуглавый орел — две головы и одно сердце. Герцен признавался: мы все любили Россию, только одни — как мать, другие — как дитя.
Представителей русской интеллигенции 40-х годов называют идеалистами-романтиками. Они стремились к гармонии личного чувства и искали эту гармонию так же страстно, как хотели преобразования действительности. Все, по словам Н. Бердяева, были «в расколе с империей», для каждого «мучителен был вопрос об отношении к действительности».
В 40-х годах группа единомышленников собирается вокруг Белинского. Литературные интересы членов кружка чрезвычайно разнообразны: наряду с вопросами «чистой эстетики» и философии обсуждались исторические и экономические. К концу сороковых годов взгляды кружка Белинского сложились в определенную систему, в которой особое место было отведено требованию общественного значения литературы. Такое понимание роли искусства, места искусства в системе культуры стало широко распространенным среди представителей образованного слоя русской общественности. Но Белинский всегда знал, что эта функция искусства возможна только тогда, когда произведение — драма, роман, поэма, живописное полотно — творение истинного художника, когда оно отмечено «печатью таланта».
Белинский подчинил свою деятельность стремлению к истине: «жил он исключительно идеями и искал правды, упорствуя, волнуясь и спеша» Но эта деятельность сочеталась с другой. Белинский был самым значительным русским критиком и едва ли не единственным из русских критиков, обладавшим художественной восприимчивостью и эстетическим чувством.
Белинский был поклонником Гегеля, принимая его философию так же страстно, как он делал все. Но он преодолевает Гегеля в проблемах, связанных с человеком. Для него человек есть «живая часть живого целого», и в то же время — «великая и страшная тайна — личность человека». «Для меня теперь, — пишет Белинский, — человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества». И именно на этой почве, считает В. В. Зеньковский, Белинский переходит к утопическому социализму. Во имя личности, во имя ее нормального развития и обеспечения «каждому» возможности этого развития отстаивает Белинский социалистический идеал.
Отметим еще одно положение. Белинский как бы «предугадал» мучительный для русских мыслителей вопрос соотношения «счастья всех и счастья каждого», который позднее Достоевский осмысливает в знаменитой «Легенде о великом инквизиторе». Белинский пишет: «...Если бы мне удалось влезть на высшую ступень развития, я там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах живой жизни и истории..., иначе я с верхней ступени лестницы бросаюсь вниз головой. Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братии... Говорят, что дисгармония есть условие гармонии, может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж, конечно, не для тех, кому суждено выразить своей участью идею дисгармонии...»
Значение «неистового Виссариона» — так называли его друзья — для русской культуры объясняется еще одним немаловажным фактом. Белинский отличался от других писателей 30—40-х годов тем, что вышел совсем из другой среды, был первым представителем не «культуры дворянской», а «культуры разночинной». Но именно в этом направлении развивалась Россия с середины XIX века.
Идеи социализма были близки Герцену, Чернышевскому, о них спорили в кружке Петрашевского. Кроме этого кружка уже формировались другие группы молодежи, которые составили новое поколение в культуре России. Характерной чертой этого поколения является резкая оппозиция «отцам» с их романтизмом, культом искусства и «отвлеченного мышления». Новое поколение защищает реализм, ищет опоры в точном знании, преклоняется перед естествознанием. Главным принципом морали становится вера в творческие силы личности, защита «естественных» потребностей и наивная вера в «разумный эгоизм». Этим отличаются «новые люди» от предыдущего поколения. Высочайшие авторитеты поколения «детей» — Н. Г. Чернышевский и Д. И. Писарев. В деятельности этого движения складывается основа для совершенно нового направления русской общественно-политической мысли и культуры в целом — народничества.
60-70-е годы — время «народничества по преимуществу» как идеологии и движения разночинной интеллигенции. Народничество включает в себя целый комплекс философских, социологических, экономических и политических теорий. Оно предполагает особую модель культуры, нашедшую отражение в литературе, искусстве, науке.
Центральным звеном социального учения народничества
была теория некапиталистического развития России, идея
перехода к социализму через коллективизм крестьянских
общин и артелей. В 70-х годах началось превращение народничества в массовую идеологию разночинной среды — интеллигенции и студенчества, оппозиционно настроенных к
царскому режиму. Общая теория дополняется программой
и тактикой революционной борьбы, которая стала основой
деятельности нелегальных народнических кружков «Земля
и воля», «Народная воля». ,
Важно подчеркнуть морально-этические принципы народничества. Интеллигенция шла в народ, чтобы уплатить ему свой долг, искупить свою вину. Она шла в народ, чтобы слиться с его жизнью, просвещать его и улучшить его экономическое положение. Порой это кончалось трагедией.
В 70-е годы меняется общая интеллектуальная атмосфера в России. Сглаживаются крайности нигилизма Писарева, происходит переход от материализма к позитивизму. Но кумирами народников остаются Н. Михайловский, П. Лавров, позднее — П. Ткачев, которого Н. Бердяев называет «предшественником Ленина». Ткачев одним из первых говорил в России о Марксе, и его деятельность свидетельствовала о серьезном увлечении русской интеллигенции марксизмом.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему