«Свои» и «чужие»

Значение понятия «свои» бывает разным в различных случаях. Так же многозначно и представление о «чужих». Для русского средневекового человека можно выделить три уровня восприятия этого понятия: 1) «чужие» – население других русских городов или земель; 2) «чужие» – иноплеменники, с которыми приходилось сталкиваться в реальной жизни; 3) «чужие» – полумифическое население дальних стран, о которых слышали от редких путешественников или о которых читали. 

1. Вопрос об отношении к населению других русских земель тесно связан с проблемой осознания единства Руси. В XII веке русские земли уже не составляли единого государства. В то же время, они не были и абсолютно независимыми и невзаимосвязанными политическими образованиями. Поэтому и осознание этого состояния носило двойственный характер.

С одной стороны, постоянные столкновения между отдельными городами, ссоры князей, предполагали осознание каждым городом своей «самости». Города-государства боролись друг с другом, выступая друг против друга гражданскими ополчениями. Повседневная действительность актуализировала тот уровень оппозиции «свои–чужие», где в роли «своего» пространства выступала не Русская земля в целом, а родной город. У древнерусского горожанина было достаточно причин относиться к населению других русских городов не только как к чужим, но, иногда, и как к врагам, совершенно не задумываясь о своем с ними национальном и культурном единстве.

Картина «своего» мира, свойственная типичному представителю древнерусского общества, была ограничена рамками его собственной волости, а по большому счету не выходила за рамки городской стены. Помимо функции утилитарного военно-инженерного сооружения, стена выполняла и функции сакрального покрова, отделяющего «свой» мир от чужого и враждебного. Кроме городской стены, освоенное (т.е. «свое») пространство имело в древнерусском обыденном сознании еще ряд символов, исполнявших функцию сакральной защиты. Это монастыри и кафедральные храмы, воздвигаемые в центрах русских земель. В этой связи показателен распространенный в Древней Руси обычай разорения в междоусобных войнах храмов и монастырей противника. В нем проявились сохранившиеся в сознании древнерусского человека пережитки языческой ментальности, согласно которой – разрушить святилище врага – значит, лишить его сакральной защиты, а значит и победить.

С другой стороны, в отличие от повседневных представлений, в древнерусской литературе активно пропагандировалась идея единения русских земель. Однако сама практика частых призывов к заботе об интересах всей Руси заставляет думать, что реальность была далека от желаемого образца.

И все же нельзя сказать, что в XI–XII вв. понятие «Русская земля» как обозначение единого общественного и территориального образования существовало лишь в книжной культуре, и было абсолютно безжизненно. Осознание единой этнической или религиозно-конфессиональной принадлежности приходило при контактировании с иноплеменниками. У себя на родине русский человек был «новгородцем», «киянином», «черниговцем» и т.д. И только перед лицом общей внешней опасности или в далеком странствии приходило понимание общности, актуализировалась оппозиция «русские–чужеземцы».

2. Самым существенным признаком древнеславянского образа иноземца, истинно «чужого», ни при каких условиях не становящегося полностью «своим», было языковое отличие. Те, чья речь была понятна, обозначались словом «словенин» – «владеющий словом». Соответственно тот, кто «по человечески» говорить не умеет – тот «немьць», т.е. «немой».

Подробное описание народов мира находится в начальной части Повести временных лет. Классификация народов в летописи основывается на мифической библейской генеалогии, производящей три большие части человечества от сыновей Ноя – Сима, Хама и Иафета (Бытие. 10, 5). Большинство индоевропейских, а также финно-угорских народов, жителей западных и северных стран согласно этой классификации отнесены к потомству Иафета. В их число включена и Русь.

Летописец также делит все народы на имеющие письменный закон и не имеющие такового. Последние, в свою очередь делятся на те, чьи неписаные обычаи казались средневековому православному монаху «приличными» и «неприличными». К «приличным», например, отнесены сирийцы и бактриане. Основной причиной причисления этих народов к «приличным» явилось их благочестие: они не едят мяса, не пьют вина, не творят блуда и никому не делают зла. Совсем по иному оценивает летописец индийцев, халдейцев, вавилонян, британцев и амазонок. Неприемлемость для летописца их обычаев заключается, в основном, в постыдности принятых у них норм сексуального поведения.

В этот список злодейских народов включены и хорошо известные русскому человеку половцы. Это дало возможность летописцу провести противопоставление «свои–чужие» на самом высоком уровне: приведенный перечень «языков», т.е. народов, увенчанный половцами, противопоставлен христианам.

Итак, основным критерием «чуждости» иных народов для русской средневековой книжной культуры выступали нормы христианской морали, при этом собственно вера отходит на второй план.

Бытовая классификация чужаков строилась напротив, не по этническому или моральному, а по религиозному критерию. Основной характеристикой иноземца для рядового русского человека была его конфессиональная принадлежность. Несмотря на сравнительно слабое проникновение христианства в повседневное мировоззрение населения Древней Руси, формирование образа врага как, прежде всего, неправославного к XI–XII вв. продвинулось уже довольно далеко, что неудивительно. Психологически становление группового самосознания через противопоставление некой чуждой силе является наиболее распространенным. Поэтому, как правило, отношение к иноверцам было крайне отрицательным. Хорошие отзывы о чужих верах рассматривались почти как религиозное преступление.

Представления о сути чужих вер соответствовали недружелюбному отношению к иноверцам. Например, ислам в летописном повествовании о выборе религии Владимиром, изображен очень искаженно и отталкивающе. По словам греческого «философа», просвещавшего князя в вопросах веры, это религия, которая проклята Богом, люди, ее исповедывающие уподобились жителям Содома и Гоморры, едят нечистое и занимаются прочими нелицеприятными делами. Собственные эмиссары, посланные Владимиром в Волжскую Булгарию, привозят впечатления, дополняющие рассказ греческого учителя. По их словам, богослужение в магометанских храмах проходит нелепо: молящиеся стоят без поясов (что по символике русского костюма означает распущенность – ср. «распоясаться»), потом садятся и глядят, как безумные, и веселья у них нет.

Однако несмотря на казалось бы извечную вражду между мусульманами и христианами, отнюдь не ислам вызывал у древнерусских мыслителей наиболее отрицательную реакцию. Гораздо большему порицанию подвергались католики. Именно на борьбу с ними была направлены основные интеллектуальные силы православных проповедников. Многочисленные сочинения «на латину» призваны были отвратить паству от симпатий к римскому христианству. Сделать это было достаточно сложно, поскольку очень трудно было объяснить рядовому верующему принципиальную разницу между православием и католицизмом.

Представить в невыгодном свете иноверцев в XI–XII вв. было несложно, но объяснить, почему почитающие Христа католики не являются настоящими христианами было гораздо сложнее. Поэтому в ход шли различные пропагандистские уловки. В рассказе об испытании вер мотивировка отказа от католического крещения объяснена не вполне ясно. Владимир, который достаточно остроумно отвечает представителям ислама и иудаизма, с посланниками Рима разговаривает не вполне логично. Складывается впечатление, что, по сути, возразить ему нечего, и волей летописца Владимир приводит совершенно абсурдный довод: что как предки его не приняли католичества, так и он не примет.

Критике западного христианства посвящали свои произведения высшие иерархи церкви: митрополиты Иоанн I, Никифор, Георгий, игумен Киево-Печерского монастыря св. Феодосий Печерский. В изображении последнего, католики выглядят особенно примечательно. Они едят из одной посуды с кошками и собаками, пьют свою мочу, употребляют в пищу ящериц, диких коней, ослов, мертвечину. Столь же аморальным в его описании предстает и католическое духовенство: монахи едят сало и постятся в субботу. Причем даже целибат белого Католического духовенства также рассматривается Феодосием как проявление безнравственности – по его мнению, это пренебрежение законным браком.

Феодосий приводит еще целый ряд особенностей, отличающих приверженцев западного христианства от православных. Особенности эти лежат, в основном опять же не в сути веры, а в сфере обычаев и традиций. Неприязнь у Феодосия вызывает формальная разница в обрядах погребения и крещения. И лишь в последнюю очередь упомянуто об основном принципиальном расхождении православной и католической доктрин по поводу догмата римской церкви filioque: «Се же пакы глаголють и Духа Святаго исходящаго от Отца и от Сына. Мы же не глаголемъ: от Сына».

Западные христиане оказываются хуже иудеев. Это достаточно распространенное социально-психологическое явление, когда «чужой» кажется тем неприятней, чем более он похож на «своего». Половец – очевидный враг, от которого можно ждать только набега; враг, которого можно победить мечом. А вот «латинцы», вчерашние единоверцы, на самом деле гораздо хуже, они посягают на самое святое, «извращают» самое сокровенное.

Несмотря на в целом негативное отношение к иностранцам и тем более к представителям иных вер, международные связи Киевской Руси эпохи раннего средневековья были весьма обширны. Осторожное и даже опасливое отношение к иноземцам сочеталось в обыденном сознании с готовностью к контактам, открытостью, отсутствием национальной замкнутости и высокомерия. Крупные города были полны иностранцев. При дворах князей были обычны скандинавы. Высшими церковными иерархами были, как правило, греки. Немало, очевидно было иноземных купцов. Род рюриковичей был связан династическими связями со многими правящими домами мира. Нравы того времени, в отличие от нравов московского периода не запрещали князьям выдавать своих дочерей за иностранных (и иноверных) монархов и самим брать в жены половецких, европейских или греческих принцесс. Дочь Ярослава Мудрого Анна была выдана замуж за французского короля Генриха I, Елизавета – за норвежского принца Гаральда, Анастасия – за венгерского короля Андрея I. Сам Ярослав был женат на дочери норвежского короля Олафа – Ингигерде, в крещении Ирине. Его внук Владимир Мономах – на Гите, дочери последнего англо-саксонского короля Гаральда.

С начала XII века начал действовать митрополичий запрет на межконфессиональные браки. После этого практика выдачи княжон за иноверных правителей практически исчезла.

3. Древнерусские мыслители не были склонны противопоставлять божественное и человеческое. Сферы эти находились во взаимном непосредственном контакте. Мир людей сообщался с вышними сферами посредством молитв, ангелы принимали участие в повседневных делах смертных, а Богородица выступала заступницей перед Богом. Причем, обе эти сферы смыкаются где-то на краю населенного мира: недаром, по древнерусским представлениям, в рай, помимо «естественного» пути можно попасть и при жизни – после долгого путешествия. Согласно системе мира, изложенной в «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова, весьма популярной на Руси книге, рай расположен далеко на востоке, за океаном. Конкретную географическую привязку имеет и ад, по мнению игумена Даниила, автора «Хождения в Святую Землю», он находится под дном Содомского, т.е. Мертвого, моря.

Помимо рая и ада в дальних краях находятся страны, в которых обитают существа, которых можно назвать людьми только с большой натяжкой. О них рассказывается в некоторых популярных на Руси переводных произведениях. Рассказ об этих странах, как правило, ведется не столько с информативной целью, сколько является способом построения неких идеальных социальных моделей – утопий или антиутопий.

Страна Утопия древнерусского обыденного сознания – это Индия. Представление о ней, если опираться на известия, встречающиеся в древнерусской литературе, может сложиться очень противоречивое. С одной стороны индийцы характеризуются как народ чрезвычайно жестокий и неправедный. С другой, где-то в тех же краях живут «рахманы», мифический народ, который повстречал во время своего похода Александр Македонский. Рахманы – пример благочестивого существования. В их образе дается модель некого совершенного общества, построенного на доведенных до логического завершения евангельских заповедях.

Наиболее яркие черты приобретает Индия в «Сказании об Индийском царстве», – греческом литературном произведении XII века, попавшем на Русь в XIII–XIV вв. Индия в нем населена разнообразными чудовищными народами. В одной области живут немые люди, в другой – рогатые, в третьей – трехногие, а иные люди – девяти сажен, а иные – четырьмя руками, а иные – с шестью. Кроме того есть земля, где у людей половина тела собачья, половина – от человека. Существуют в «Индии» люди, у которых глаза и рот располагаются на груди. Есть такие, у которых сверху – большие рты, другие имеют скотьи ноги. Есть люди, которые наполовину птицы, а у других собачьи головы. При всем при том, страна православная – страна попа Иоанна.

Самым информативным произведением, позволявшим древнерусскому читателю охватить мысленным взором весь населенный мир, была «Христианская топография» Козьмы Индикоплова, византийского купца и путешественника. Это произведение было создано в VI веке, получило широкое распространение по всей средневековой Европе, включая и Русь, куда оно попало в конце XII – начале XIII века. Эта книга привлекала читателей не только доступным изложением и энциклопедической широтой, но и прекрасными иллюстрациями. Впрочем, научность этого произведения сильно уступала не только античным, но и многим средневековым произведениям сходного плана («Шестоднев» Иоанна Экзарха Болгарского, произведения Дамаскина). Например, Земля в «Христианской топографии» показана не шарообразной (как у Иоанна Экзарха и Дамаскина), а плоской и прямоугольной. Вся земля разделяется на три части: Азию на востоке, Ливию на юге и Европу на северо-западе. Прямоугольную Землю окружает Океан, отделяющий место жительства людей, от Рая, расположенного на крайнем востоке. Причем Океан не пригоден для мореплавания из-за страшных водоворотов, тьмы закрывающей солнце, и чудовищных морских животных. Поэтому до Рая доплыть невозможно. Особенный интерес для средневекового читателя представляли описания и иллюстрации экзотических животных. Изображения некоторых из них вполне узнаваемы – слон, «ноздророг» (носорог), «вельблудопардус» (жираф); другие показывают полную невозможность отобразить никогда не виданного животного лишь по его скудному описанию («речной конь» – гиппопотам (обычный конь), дельфин (похож на поросенка)). Иногда старательность в перерисовке миниатюр из византийских списков этой книги приводила к довольно курьезным случаям (так, «зверь, зовомый бобр» изображен в русской «Топографии» в виде небольшой собаки).