Древняя Русь приняла крещение в 80-х гг. X в., или, согласно принятой в Восточной церкви системе летосчисления, около 6496 г. от Сотворения мира. Христианский мир находился тогда в самой середине седьмого тысячелетия своей истории и на исходе первой тысячи лет после Рождества Христова.
В восточной христианской церкви была распространена идея о том, что время существования мироздания ограничено семью «веками», или тысячелетиями. Она основывалась на представлении о творении мира как прообразе всей последующей истории человечества: семь дней творения соответствовали семи «векам» человеческой истории. Седьмой «век» в таком контексте оказывался последним; именно на него должны были прийтись т.н. «последние времена» – явление Антихриста, Второе пришествие Христа, всеобщее воскресение и, наконец, Страшный суд.
Эта концепция как одна из составляющих христианского учения была усвоена Русью вместе с христианством. Если верить рассказу Повести временных лет, то именно слова греческого философа о грядущем всеобщем воскресении, подкрепленные демонстрацией полотнища с изображением Страшного суда, во многом предопределили выбор князем Владимиром Святославичем христианской веры.
Известно, что христианская традиция в принципе отвергает возможность точного расчета даты Конца Света. Тем не менее, попытки таких расчетов предпринимались неоднократно. В частности, в Западной Европе нарастанию эсхатологических ожиданий способствовало приближение 1000-летия Рождества Христова и, особенно, 1000-летия Распятия и Воскресения Христова (около 1033 г.). Впрочем, эсхатологические ожидания в Древней Руси были связаны не столько с разного рода хронологическими расчетами и совпадениями, сколько с осмыслением тех многочисленных явлений и событий, которые воспринимались как знамения приближающегося Конца Света.
Люди средневековья (в том числе и книжники Древней Руси) довольно подробно представляли себе картину «последних времен». Описания конца мира содержатся как в новозаветных (все четыре Евангелия, Деяния и Послания апостолов и, особенно, Откровение Иоанна Богослова), так и в ветхозаветных книгах (книги пророков Исайи, Иезекииля, Даниила и др.). Подробно описываются признаки конца света и в целом ряде переводных сочинений (в том числе апокрифических), хорошо известных в Древней Руси. Основным из них является так называемое «Откровение Мефодия Патарского» – произведение неизвестного византийского автора, приписываемое Мефодию, епископу г. Патары в Малой Азии (III-IV вв.), но написанное позже (по разным предположениям, в IV-VI вв.). По всей видимости, летописцы с полным доверием относились к этому апокрифу, считая его авторитетным христианским сочинением.
Выстраивая картину «последних времен», автор «Откровения» уделил особое внимание нашествиям «измаилтян» (по-другому, «агарян», «сарацинов»); под которыми на Руси в XI-XII вв. понимали половцев и других родственных им кочевников южнорусских степей, а с 20-х гг. XIII века – монголов. При приближении конца света «измаилтяне» должны выйти Етривской пустыни в Аравии, куда их предки были заточены еще в ветхозаветные времена израильским судьей Гедеоном. Когда же торжество «измаилтян» будет казаться полным, внезапно восстанет на них некий греческий царь и полностью их истребит. Тогда на земле наступит эпоха тишины и благоденствия, но продлится она недолго. Откроются некие северные врата и на свободу выйдут нечестивые народы Гог и Магог, некогда заточенные Александром Македонским. Пророчества об этих чудовищных народах содержатся в Книге пророка Иезекииля (Иез. 38:14-16) и в Откровении Иоанна Богослова (Откр. 20:7) и нашли отражение в различных средневековых литературах – христианской, мусульманской и еврейской. Как сообщается в «Откровении Мефодия Патарского», эти народы, поедающие плоть человеческую и пьющие кровь как воду, завоюют всю землю, сея страх и ужас, и никто не сможет им сопротивляться. Однако Бог не допустит торжества Гога и Магога: один из архангелов в одночасье истребит их. Вслед за этим на землю явится Антихрист. В его пришествие люди погрязнут во вражде, ненависти и беззаконии, и явится множество различных чудес и знамений. Для обличения антихриста на землю спустятся с небес пророки Енох и Илия, но антихрист убьет их. После этого, наконец, последуют Второе пришествие Христа, всеобщее воскресение и Страшный суд.
Другие переводные произведения о «последних временах», получившие распространение в Древней Руси приводят и многие дополнительные подробности, касающиеся обстоятельств Конца Света. В число признаков его приближения входили нашествия, голод, болезни, солнечные и лунные затмения, «течения» звезд, других небесных тел и т.д. О том, что все эти явления предвещают Второе пришествие, свидетельствовал и текст Священного Писания (напр., Лк. 21:25-26). От христианина требовалось различать эти «знамения времени» (Мф. 16:3; Лк. 12:56), т.е. тщательно следить за ними и по возможности правильно их истолковывать. Русские летописи, как, впрочем, любые средневековые хроники, переполнены описаниями таких знамений и чудесных явлений. Все они – в соответствии со Священным Писанием – воспринимались прежде всего как возможное свидетельство приближения «последних времен».
Первый всплеск эсхатологических ожиданий на Руси, по-видимому, пришелся на конец XI столетия. Одной из причин его стали неудачи русских земель в противостоянии половцам-«измаилтянам». Древнерусский книжник находит новые важные подтверждения приближения «последних времен» и исполнения пророчеств Мефодия Патарского. В «Повести временных лет» под 1096 годом приводится рассказ новгородца Гюряты Роговича о некоем загадочном явлении, которое наблюдали жители Югры (Северное Приуралье – Северный Урал): на протяжении трех лет в горах у Ледовитого океана слышен говор многих людей и шум рассечения горы; и даже прорублено в горе небольшое оконцо и говорят оттуда на незнакомом языке. Летописец истолковывает рассказ Гюряты как прямое подтверждение пророчества Мефодия Патарского о «заклепанных» Александром Македонским народах Гог и Магог. Интересно, что в размещении этих «заклепанных» народов на карте обитаемого мира древнерусский книжник не одинок. В Северное Приуралье их помещают булгарские и арабские источники (например, Ибн Фадлан). Не исключено, что и указание на «третье лето», в течение которого в Югре наблюдается это зловещее знамение, также несет апокалиптическую нагрузку. Летописец подчеркивает, что слышал рассказ Гюряты 4 года назад; значит, со времени начала расшатывания «северных врат» прошло уже 7 лет – а согласно «Откровению Мефодия Патарского» и торжество «измаилтян», и их поражение в войне с «греческим царем», и власть над миром Гога и Магога, и царствование антихриста должны продлиться либо кратное семи число лет, либо семь лет ровно.
1096-й год стал временем обостренного ожидания Конца Света не только на Руси, но и в Европе и в Малой Азии. Так, именно к этому году относится начало Первого крестового похода. Одной из причин крестовых походов стало заметное оживление эсхатологических ожиданий в Европе, связанное с успехами турков-сельджуков в Передней Азии, захватом ими Иерусалима и их жестокостями по отношению к христианам. Весной-летом 1096 г. тысячи европейцев охваченные религиозным фанатизмом двинулись через территорию Византийской империи в Святую Землю (так называемый поход бедноты, или движение Петра Пустынника, предтеча собственно Первого крестового похода). Массовое движение жителей европейских стран на восток, в свою очередь, стало восприниматься в самой Византии как новое подтверждение близости конца света.
Антииудейские выступления в Западной Европе и Византии, сопровождавшие этот поход, как ни странно также вызвали мессианские настроения среди иудеев и их попытки вернуться в Землю обетованную. Однако практически все христианские апокалиптические сочинения связывали стремление иудеев вернуться на свою родину с происками Антихриста, рекрутирующего свое воинство как раз из иудеев. Предполагалось, что соединение иудеев с Антихристом (в собственно иудейской традиции – с Мессией) должно было произойти в Иерусалиме. Имевшие место в Византийской империи и Крыму волнения евреев, их стремление к возвращению в «Землю обетованную» не могли не привлечь самого пристального внимания христиан и должны были восприниматься ими как явные знаки исполнения пророчеств.
Этот эсхатологический всплеск оказался весьма кратким и не повлекшим серьезных последствий, по крайней мере, в отношении Древней Руси. В последующие несколько столетий с уверенностью можно говорить лишь об одной дате, на которой были сфокусированы эсхатологические ожидания. Это самый конец седьмого тысячелетия – 7000-й год от Сотворения мира (1492/93 г. от Рождества Христова).
Именно до 1492 года еще в Х-XI веках были доведены Пасхалии, т.е. расчеты дней каждого года на которые приходится Пасха. И именно в это время, в конце XV столетия, резко прекращается русское летописание, являвшееся по сути хроникой последних лет существования мира. Подавляющее большинство летописных сводов заканчивали свое повествование в середине или во второй половине ХV века. Интересно и то, что летописание ХV века носит уже не местный, а общерусский характер. В XVI в. в историографии господствует уже иной жанр – хронографы, которые давно были известны на Руси, поскольку велись в Византии и Западной Европе. Но в качестве основного исторического жанра, ведущего повествование не по годам (по-древнерусски – «летам» отсюда и «лето-писание»), а по царствованиям, хроники были востребованы только в XVI в.
Масса отечественных источников XIV-XV веков прямо или опосредованно указывают на 7000-й год как на последний год существования человеческой истории. Этому немало поспособствовал и факт падения оплота православия – Константинополя в 1453 году под ударом турок. Теперь о скором конце мира заговорили, как уже о само собой разумевшемся событии. Это ожидание не могло не породить соответствующей реакции в социальном сознании. В ученой церковной среде возникла идея о «порче» христианской веры, каковая обязательно должна была произойти перед концом мира. Попытки найти выход из этого положения привели к появлению двух идеологических учений внутри церкви – «иосифлянства» и «нестяжательства». Первое выступало за «симфонию», т.е. равное и совместное существование двух начал – светского и духовного, государства и церкви, что станет «катехоном» (от греч. удерживающий), позволяющим отсрочить Конец Света. Другое выступало за возвращение церкви к раннехристианским образцам, за ее десоциализацию, устанавливало примат личного спасения над коллективным. Довольно сильны были и скептические настроения. Идеологической основой их была т.н. «ересь жидовствующих», представители которой отвергали близкий Конец Света, а вместе с ним, часто, и авторитет и божественный характер Нового Завета. Сила этого скептического течения была столь велика, что в симпатии к «жидовству» обвиняли не только многих бояр и самого великого князя Ивана III, но даже и главу русской церкви – митрополита Зосиму.
Наступил и прошел 7000-й год, но ожидаемый Конец Света не настал. Во-первых, нужно было найти объяснения этому обстоятельству; а во-вторых, эсхатологические ожидания никуда не делись, и необходимо было определить для них новый временной ориентир. И то и другое очень быстро нашло решение. В некоторых пророчествах говорилось о предшествующих всеобщему концу трех православных христианских царствах, последовательно сменяющих друг друга. Падение третьего царства и будет означать наступление последних времен. Реальность оказалась вполне подходящей под эту схему.
Первым царством было Римское. В нем родился Христос, в нем зародилось и крепло христианство, в нем при Константине Великом (306-337) стало государственной религией.
По смерти Константина Великого Римская империя разделилась на две: Восточную и Западную. Столицей Восточной империи – Византии – становится Константинополь. На проходившем в нем в 381 году Втором вселенском соборе Константинополь был провозглашен «новым Римом». Так возникло второе царство, куда перешла Божья благодать. Особенно возросла его роль после разделения в 1054 г. христианства на западное – католическое и восточное – православное. Однако, в 1437-1439 гг. на Ферраро-Флорентийском соборе была предпринята попытка унией вновь воссоединить две церкви. Русские восприняли согласие Константинополя как его отпадение от истинной веры. Русская церковь добилась автокефалии и права самой избирать себе митрополита, а не принимать назначенного Константинополем. А падение Константинополя в 1453 г. при последнем византийском императоре Константине ХI Палеологе (1449-1453) было воспринято на Руси как наказание Божье грекам за отступничество от истинной веры. Так погибло второе христианское царство.
Ко второй половине XV века Русское государство уже освободилось от татарского владычества и стало крупнейшим православным государством мира. Событие это было воспринято как знамение Божье. Вскоре, на основании «теории трех царств», на Руси появляется новая концепция: «Москва – Третий Рим». В начале ХVI века появляются сочинения, в которых выводится родословная русских царей от основателя Римской империи – Августа. Т.о. из чисто эсхатологической идея «Москва – третий Рим» превращается в идеологическую, а история царствований начинает излагаться в хронографах, а не летописях.
В связи с претензией Московского государства на звание третьего православного царства, именно в конце XV века по отношению к Ивану III начинает последовательно применяться титулование «царь». Логическим завершением этого стало официальное венчание на царство молодого Ивана IVв 1547 году.
Огромное значение эсхатологических ожиданий для русской средневековой истории позволяет прояснить и многие непонятные моменты, связанные со временем правления Ивана Грозного. Так, в объяснениях сущности опричнины историки сошлись только в одном – что проводилась она методом террора. Однако по поводу целей, которые она преследовала, мнения часто диаметрально противоположны. Наиболее популярны версии о психической патологии царя Ивана Васильевича, о его желании ликвидировать удельные порядки, о борьбе его против привилегий боярства, о желании абсолютизировать свою власть и т.д. Однако сегодня эти объяснения перестают удовлетворять, поскольку ни одно из них не прослеживается сколько-нибудь последовательно в самой политике опричнины. Наиболее существенной загадкой является сам факт учреждения столь странного института как опричнина. Цели ее, если судить по источникам, не были понятны и большинству современников.
После несостоявшегося конца света в конце XV века изредка все же делались попытки определить новую конкретную его дату. Цифра 7 по-прежнему продолжала играть роль основного знака конца времен. Только теперь конца света стали ожидать в 7070 или 7077 годах. Примечательно, что пасхалии в 1492 году были составлены всего на 70 лет, до 1562 года.
Возможно, что и опричнина была напрямую связана с ожиданием близкого Конца Света. Главные признаки наступления последних времен сводились к тому что «умножится беззаконие», появятся предтечи антихристовы, люди станут отрекаться от Христа, наступит последняя, решающая битва добра со злом. По-видимому, Иван IV видел главную свою функцию в наказании зла в последние дни перед страшным судом, поскольку в качестве православного государя он был ответственен на суде за поступки своих подданных. Отсюда крайняя жестокость и даже некая планомерность опричных казней, которые являлись своеобразной репетицией Страшного суда и последующих за ним адских мук.
Эсхатологические основы опричнины весьма красноречиво отразились в символике опричного воинства и особенно в архитектуре Опричного дворца, почти точно повторяющей планировку библейского Града Божьего, куда согласно пророчествам должен войти Иисус во время своего Второго пришествия.
Последний мощный всплеск эсхатологических ожиданий пришелся на шестидесятые годы XVII столетия. События произошедшие на Руси в то время, связанные прежде всего с деятельностью Никона и церковным расколом, также могут быть внятно истолкованы только при обращении к теме эсхатологических ожиданий.
Вообще, после падения Византии и событий конца XV века идея о национальной избранности русских становится фактически официальной религиозной доктриной. Третий Рим – Москва и православный царь наделены особой эсхатологической функцией, собрать под свою спасительную сень все народы мира перед концом света.
Эти эсхатологические доктрины относительно богоизбранности Руси нашли свое отражение и в идее особой чистоты русского церковного обряда, сохранившего, по мнению русских XVI века, древнюю структуру, утраченную или попорченную во всех остальных православных церквях. Все эти идеи – и о национальной избранности, и о совершенстве русского обряда –были закреплены постановлением «Стоглавого собора» 1551 года.
Всплеск эсхатологических ожиданий пришелся на середину следующего – XVII века. Дело в том, что в некоторых версиях эсхатологических пророчеств указывалась новая и вполне конкретная дата – 1666 год. Так расшифровывали некоторые богословы указание Апокалипсиса на секрет числа 666.
Близость конца света вновь активизировала в религиозном сознании идею о «порче» христианства, которая логически должна была бы присутствовать в последней, т.н. «лаодикийской» церкви, о которой говорил Апокалипсис. Реальные недостатки церкви, частные просчеты церковной политики и отдельных духовных лиц и т.д. воспринимались гипертрофированно.
Итак, ситуация, сложившаяся на Руси к середине XVII века, во многом повторяла события конца века XV. Как и тогда идея о «порче» привела к появлению двух идеологических течений внутри церкви.
С одной стороны, это движение т.н. «лесных старцев», которое было особенно активно в 1630-1640-х годах. «Лесные старцы» отличались крайним аскетизмом, предельно строгим постом, полной сосредоточенностью на духовной практике, оставлением всех мирских дел. На определенном этапе к этому движению благоволили светские и церковные власти, но потом его радикальность и довольно высокомерное отношение к церковной иерархии вызвало их немилость. «Лесные старцы» были объявлены еретиками, на них начались гонения.
Другим, более оптимистическим, течением того же периода было движение представителей белого духовенства – т.н. боголюбцев, возглавляемое Иваном Нероновым. Однако и у них присутствовала резкая критика церковных властей, идея о порче иерархии и даже элементов обряда. Так, боголюбцы настаивали на «единогласии», т.е. последовательном произнесении всех частей литургии, тогда как в современной им церкви сплошь и рядом практиковалось «многогласие», одновременное чтение причтом разных фрагментов службы в целях сокращения ее длительности. Кроме того, боголюбцы были крайними моралистами, настаивали на буквальном соблюдении норм христианской этики.
К боголюбцам благоволил сам царь Алексей Михайлович. К их кругу принадлежали, кроме Неронова, духовник царя Вонифатьев, будущий патриарх Никон, протопоп Аввакум и другие яркие религиозные деятели.
Никон, ставший главой русской церкви в 1652 году, затеял т.н. «книжную справу» с целью превратить престол московского патриарха в главную инстанцию православного мира и объединить все православные церкви в единый организм. Главным средством для этого Никон выбирает униформизацию православного обряда, которая выражается в подстройке русского обряда под современный ему новогреческий (распространенный также среди православного населения Польши, Малороссии, Белоруссии и у южных славян). По этому вопросу у Никона возникли серьезнейшие идейные расхождения с протопопом Аввакумом, ставшим впоследствии идейным главой раскольников-староверов. В отличие от Никона, Аввакум предлагал править богослужебные книги по сохранившимся древнерусским изданиям, сохранившим изначальную чистоту православного обряда.
Как выяснилось впоследствии, именно точка зрения Аввакума с богословской точки зрения была более оправданной.
Дело в том, что в годы принятия христианства Русью, в Византии господствовало два близких друг к другу, но все же несколько различных между собою устава: на востоке Византии наиболее распространенным был т.н. Иерусалимский устав, а на западе преобладал т.н. Студийский или Константинопольский устав. При принятии Русью христианства греки принесли туда Студийский устав, который и стал основой русского устава, в то время как в Византии, в двенадцатом–тринадцатом веках, преобладающим стал устав Иерусалимский. В конце четырнадцатого – начале пятнадцатого веков, митрополиты московские Фотий и Киприан (первый из них – грек, а второй – болгарин греческой школы) стали вводить на Руси Иерусалимский устав, заменяя им Студийский, но они не успели довести свою реформу до конца. Поэтому в русском уставе осталось много древних, более архаических ранневизантийских черт из Студийского устава. Так как после 1439 года в России больше не было греческих митрополитов, то русская церковь так и сохранила до середины семнадцатого века этот переходный устав, в котором более архаические элементы сочетались с новогреческими. Случилось так, что история перемены уставов, и в греческой церкви и в русской, была забыта, и греки, забывшие Студийский устав, считали старые черты русского устава русскими нововведениями.
Следовательно, идея отказа от русского устава и от двухперстного ранневизантийского перстосложения была ничем не оправданным, с богословской точки зрения, нововведением. Более того, идея унификации православного обряда по новогреческому образцу – а Никон правил русские богослужебные тексты по новогреческим изданиям итальянской печати – шло радикально против основной для того времени церковной позиции, отождествлявшей Русь с единственной державой, сохранившей православие в чистоте.
Несомненно, самого Никона вдохновляло именно русское мессианство, надежда на то, что русский патриарший престол станет первым в православном мире, а русская империя освободит православные нации и объединит их под спасительной эгидой России перед Концом Света. Однако способ, каким был сделан этот шаг, нес в себе слишком серьезное отступление от русских эсхатологических традиций, что и вылилось в конечном счете в религиозный раскол.
Однако отнюдь не Никон являлся последней точкой в этих событиях. Реформы Никона были лишь прелюдией к самому главному событию русского раскола – к церковному собору 1666-67 годов. К этому времени Никон уже был низложен. На первой части собора присутствовали одни русские архиереи, хотя царь непосредственно перед собором, проверяя их на верность церковной реформе, особенно настаивал на авторитете иностранных православных патриархов – константинопольского, антиохийского и иерусалимского. Иными словами, в данном случае от имени Руси на соборе выступал теперь сам царь Алексей Михайлович, а высшим духовным авторитетом признавались православные патриархи из других стран. Таким образом, собор 1666 года был первым радикальным шагом к переходу Руси от православного царства к светской империи, православие которого было лишь номинальным.
Вторая половина собора – конец 1666 года – начало 1667 – довершила начатое. Его проводили приехавшие в Москву греческие православные патриархи. Они подвергли анафемствованию практически весь предыдущий период развития православия на Руси. Они осудили «Стоглав», отвергли эсхатологическую функцию Москвы как Третьего Рима, подвергли критике русский устав как «еретическое нововведение», поставили вне церковного общения всех сторонников «старой веры».
С догматической православной точки зрения, староверы – особенно в первые моменты своего сопротивления – были абсолютно правы, так как то, что утверждали и творили их противники было явной апостасией (вероотступничеством).
С того момента, как старообрядцы оказались поставленными вне закона, – религиозного и социального, – они были вынуждены каким-то образом определить свое отношение к окружающей их реальности. Ясно, что теперь их внутренний духовный мир был несовместим с современной им Русью – страной восторжествовавшего Антихриста. Поэтому часто старообрядцев можно найти среди политических радикалов – у бунтующих казаков, в отрядах Степана Разина и т.д. Какой бы путь они отныне ни выбирали, сущность их позиции сводилась к абсолютному отвержению своей страны, ее церкви, ее быта, ее властей.
Старообрядчество очень скоро разделилось на множество толков или согласий. Их учения различались в деталях, но сущность – отвержение существующего строя – была общей для всех. В целом все толки можно разделить на два основных направления: поповцы и беспоповцы.
Поповцы были наименее радикальны в своих богословских установках и, признавая апостасию внешней церкви, не отвергали брака и таинств, считали изуверством самосожжение, воздерживались от прямого социального сопротивления властям. У них особенно ясно прослеживаются многие мотивы боголюбского движения – крайний морализм, любовь к ритуалу, детальное исполнение всей обрядовой стороны. Цель поповцев – смиренно ожидать Второго Пришествия, стараясь сохранить во всем объеме верность традиции, ее ритуалам, обрядам и т.д.
Беспоповцы, делящиеся, в свою очередь, на множество толков, были более радикальны. Они считали, что падение Руси как последнего прибежища означает полное торжество антихриста. Следовательно, спасение становится проблематичным не только в официальной церкви, но и вообще как таковое. По их мнению, апостольская передача благодати иссякла, а таинства потеряли мистическую силу. Поэтому человеку остается лишь уповать на иррациональную милость Христа.
Самые крайние беспоповцы, уверенные в наступающем конце света и в близости Второго Пришествия, стояли за жесточайшую аскезу, отказывались от браков и поощряли добровольное самоубийство.
Для старообрядческого сознания вместе с реформами Никона заканчивается история Святой Руси, т.е., на самом деле, наступает подлинный конец света. По большому счету, все дальнейшие события – царствование Петра, отменившего патриаршество и перенесшего столицу из священной Москвы–Третьего Рима в северную болотистую пустыню; профанизм и европейская культура последующих за ним царей и цариц, наконец, падение трона и большевистские гонения на церковь – представлялись лишь простым развертыванием единого фатального апокалиптического события, – 1666 года, – после которого ни в России, ни, строго говоря, во всем мире, вообще ничего существенного не произошло.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему