Вначале дворянство Московской Руси представляло собой «служилую корпорацию» и состояло из профессиональных слуг государства, главным образом военных. Их служба вознаграждалась «испомещением» на землю с деревнями и крестьянами. Переставая служить, дворянин должен был вернуть пожалованные ему земли в казну. Если он переставал служить из-за ран и увечий, в службу должен был пойти его сын или муж дочери; если он оказывался убит, вдова через определенный срок должна была выйти замуж за человека, способного «тянуть службу», или поставить сына. Правда, за особые заслуги землю могли пожаловать в наследственное владение, и тогда дворянин-«воинник» становился «вотчинником».
Между дворянами-«воинниками» и боярами-«вотчинниками» существовало глубокое не только социальное, но и психологическое различие. Для вотчинника война, боевая служба государству была чрезвычайным и далеко не желательным происшествием, для воинника – повседневной службой. В глазах боярина дворянин был наемником, человеком без рода и племени и опасным соперником у государева престола. Боярин в глазах дворянина –уклоняющийся от государевой службы, лукавый слуга, всегда втайне готовый к крамоле.
Однако уже с середины XVI столетия наблюдается тенденция к постепенному сближению социального облика боярства и дворянства с созданием единого привилегированного соcловия. В 1714 г. царским указом дворянские поместья – условные владения были обращены в собственность дворян – в вотчины. В 1719 г. персонально за каждым дворянином были навечно закреплены все крестьяне, жившие в его поместье, а его права над крестьянами были существенно увеличены.
Главной характерной чертой этого сословия была обязательность службы. В петровский период без службы нельзя было получить чина. При оформлении любых казенных бумаг (купчих, закладов, актов покупки или продажи, при выписке заграничного паспорта и т. д.) надо было указывать не только фамилию, но и чин. Человек, не имеющий чина, должен был подписываться: «недоросль такой-то». Впрочем, если дворянин действительно никогда не служил (а это мог себе позволить только магнат, сын знатнейшего вельможи, основное время проживающий за границей), то, как правило, родня устраивала ему фиктивную службу (чаще всего – придворную).
Тяга дворян к чинам появилась с изданием в 1722 году «Табели о рангах». Он делил все виды службы на воинскую, статскую и придворную. Первая, в свою очередь, делилась на сухопутную и морскую (особо была выделена гвардия). Все чины были разделены на 14 классов, из которых первые пять составляли генералитет. Классы VI-VIII составляли штаб-офицерские, а IX-XIV – обер-офицерские чины.
Табель о рангах ставила военную службу в привилегированное положение. Это выра-жалось, в частности, в том, что все 14 классов в воинской службе давали право наследственного дворянства, в статской же службе такое право давалось лишь начиная с VIII класса. Это означало, что самый низший обер-офицерский чин в военной службе уже давал потомствен-ное дворянство, между тем как в статской для этого надо было дослужиться до коллежского асессора или надворного советника.
Из этого положения в дальнейшем проистекло различие между наследственными («столбовыми») дворянами и дворянами личными. К последним относились статские и при-дворные чины XIV-IX рангов. Впоследствии личное дворянство давали также ордена (дворянин «по кресту») и академические звания. Личный дворянин пользовался рядом сословных прав дворянства: он был освобожден от телесных наказаний, подушного оклада, рекрутской повинности. Однако он не мог передать этих прав своим детям, не имел права владеть крестьянами, участвовать в дворянских собраниях и занимать дворянские выборные должности.
Право на уважение также распределялось по чинам. В повседневности это наиболее ярко проявилось в установленных формах обращения к особам разных чинов в соответствии с их классом. Для особ I и II классов таким обращением было «ваше высокопревосходительство». Особы III и IV классов – «ваше превосходительство» («ваше превосходительство» надо было писать также и университетскому ректору, независимо от его чина). V класс требовал об-ращения «ваше высокородие». К лицам VI-VIII классов обращались «ваше высокоблагородие», к лицам Х-XIV классов – «ваше благородие» (впрочем, в быту так обратиться можно бы-ло и к любому дворянину, независимо от его чина).
Интересно, что только военная служба считалась истинно дворянской службой, а статская не считалась достаточно «благородной». Современники ее называли «подьяческой», в ней всегда было больше разночинцев, и ею принято было гнушаться. Исключение составляла дипломатическая служба, также считавшаяся «благородной».
В дворянстве постепенно развивалось чувство дворянской чести и принадлежности к благородному сословию, которое во всем отличается от других классов населения. И действительно, в течение XVIII в. дворянство шаг за шагом отрывалось от народа, чему в большой степени способствовало и правительство. Дворяне стали отличаться именем и фамилией, языком и образованием, манерами и одеждой, западноевропейской ориентацией и менталитетом. Даже монастыри стали разделяться по сословному признаку – одни предназначались для дворян, другие – для народа. Указ 1766 г. постановил изменять фамилии принятых на военную службу солдат с дворянскими фамилиями. (Командир гусарского полка при Павле I генерал-майор Чорбай так ревностно изменял фамилии своих солдат, что почти все они стали носить три фамилии – Иванов, Петров, Семенов, отчего возникли трудности при учете солдат в Военной коллегии).
Особое значение для появления обособленного дворянского сословия и особой дворянской субкультуры имела система дворянского воспитания и обучения.
Первоначально приобщение дворян к высоким нормам образования и поведения имело почти насильственный характер. По указам 1714 года дети дворян должны были выучиться грамоте и математике, в противном случае на их родителей налагался большой штраф, а сами они не могли жениться. А т.к. в начале XVIII столетия было очень мало школ, то русских дворян массами посылали за границу для обучения. Постепенно в русском дворянском обществе появились свои представления о признаках образованности. Непременным признаком члена высших слоев общества было свободное владение французским, а образованным считался человек, имеющий определенные познания в истории и литературе. Признаком более основательного образования служило в то время знание английского и латыни. Многие молодые дворяне получали домашнее образование, на роль учителей нанимались чаще всего иностранцы. При этом в общении дворяне стали предпочитать французский язык русскому и к началу XIX в. так в этом преуспели, что многие из них, плохо говорили по-русски.
Со второй половины XVIII столетия пришло и осознание о необходимости женского об-разования. Однако обширные планы по всестороннему женскому образованию так и остались на бумаге. Самое известное женское образовательное учреждение – Смольный институт – выпускал чрезмерно чувствительных, экзальтированных, и совершенно не подготовленных к реалиям настоящей жизни девушек, к тому же с весьма посредственным уровнем образования.
Неудачи в образовании в какой-то степени компенсировались прогрессом в области воспитания и нравственного становления дворянского сословия. Среди других сословий рус-ского общества дворянство отличалось своим отчетливо выраженным стремлением соответствовать неким этикетным идеалам. Первоначально это затрагивало лишь внешнюю сторону поведения (т.е. собственно этикет), но со временем стало ассоциироваться именно с внутрен-ними устоями, диктовавшими и соответствующее поведение. Правда основная преграда к до-стижению этой цели заключалась в удручающе низком культурном уровне подавляющего большинства русских дворян. Процесс приобщения дворянского сословия в высоким идеалам благородного светского общества затянулся на десятилетия, а в провинции так и не был доведен до конца.
Одним из принципов дворянской идеологии было убеждение, что высокое положение дворянина в обществе обязывает его быть образцом высоких нравственных качеств. Посте-пенно постулат о нравственной высоте дворянина постепенно преобразовался в чисто этическое требование. Решающая установка в воспитании дворянского ребенка состояла в том, что его ориентировали не на успех, а на идеал. Быть храбрым, честным, образованным ему следовало не для того, чтобы достичь чего бы то ни было (славы, богатства, высокого чина), а потому что он дворянин, потому что он должен быть именно таким.
Едва ли не главной сословной добродетелью считалась дворянская честь. Согласно дворянской этике, «честь» не дает человеку никаких привилегий, а напротив, делает его более уязвимым, чем другие. В идеале честь является основным законом поведения дворянина, безусловно и безоговорочно преобладающим над любыми другими соображениями, будь это выгода, успех, безопасность и просто рассудительность.
Честь обязывала дворянина быть достойным своего высокого социального статуса. Не-допустимыми считались ложь, трусость, неверность присяге или данному слову. Кража расценивалась как безусловная подлость. (Но при этом присвоить казенные деньги, обобрать под-чиненный полк, город или целую губернию казалось вполне нормальным). Формировались представления о действиях, посягающих на честь дворянина. Например, рана, нанесенная острой (боевой) частью холодного оружия, болезненна, но не бесчестит. Более того, она даже почетна, поскольку бьются только с равным. Удар же необнаженным мечом, рукояткой, палкой – вообще не оружием – бесчестит, поскольку так бьют раба. Сильным ударом для чести вы-ступало оскорбление. (Царю подавали челобитные, например, с такой фразой – «...меня, холопа твоего, холопом называл»).
Оскорблением считался всякий поступок, жест, слово, намек, выказывающий намерен-ное презрение, неуважение или пренебрежение одного лица по отношению к другому, а иногда и к целой корпорации. Поэтому невежество без умысла, а также поступок «в бессознательном состоянии» оскорблением признать нельзя, потому что здесь нет главного: намеренности. Серьезность оскорбления принято было делить на 3 степени: легкая – слово, намек, жест и т.п., средняя – грубое ругательство, издевательство, и тяжкая, к которой относится пощечина и вообще удар, обесчещение жены, сестры и т.п.
Дворянин не мог допустить, чтобы его честь подвергалась хоть малейшему сомнению. Однако в жизни неизбежны конфликты и ссоры. Поэтому-то и была столь необходима дуэль – ритуал, не допускающий между благородными людьми неблагородных отношений. Как только дворянин чувствовал, что его честное имя под угрозой, он мог потребовать удовлетворения, и противник не имел права ему в этом отказать.
Опасность, сближение лицом к лицу со смертью становятся очищающими средствами, снимающими с человека оскорбление. Сам оскорбленный должен решить (правильное решение свидетельствует о степени его владения законами чести): является ли бесчестие настоль-ко незначительным, что для его снятия достаточно демонстрации бесстрашия – показа готов-ности к бою (примирение возможно после вызова и его принятия – принимая вызов, оскорби-тель тем самым показывает, что считает противника равным себе и, следовательно, реабили-тирует его честь) или знакового изображения боя (примирение происходит после обмена вы-стрелами или ударами шпаги без каких-либо кровавых намерений с какой-либо стороны). Если оскорбление было более серьезным, таким, которое должно быть смыто кровью, дуэль может закончиться первым ранением (чьим – не играет роли, поскольку честь восстанавливается не нанесением ущерба оскорбителю или местью ему, а фактом пролития крови, в том числе и своей собственной). Наконец, оскорбленный может квалифицировать оскорбление как смертельное, требующее для своего снятия гибели одного из участников ссоры. Существенно, что оценка меры оскорбления – незначительное, кровное или смертельное – должна соотноситься с оценкой со стороны социальной среды (например, с полковым и общественным мнением). Человек, слишком легко идущий на примирение, может прослыть трусом, неоправданно кровожадный – бретёром (задирой-дуэлянтом).
Дуэль начиналась с вызова. Ему, как правило, предшествовало столкновение, в результате которого какая-либо сторона считала себя оскорбленной и в качестве таковой требовала удовлетворения (сатисфакции). С этого момента противники уже не должны были вступать ни в какие сношения: это брали на себя их представители-секунданты.
Роль секундантов сводилась к следующему: как посредники между противниками, они прежде всего обязаны были приложить максимальные усилия к примирению. На обязанности секундантов лежало изыскивать все возможности, не нанося ущерба интересам чести и особенно следя за соблюдением прав своего доверителя, для мирного решения конфликта. Даже на поле боя секунданты обязаны были предпринять последнюю попытку к примирению. Кроме того, секунданты вырабатывают условия дуэли. В этом случае негласные правила предписывают им стараться, чтобы раздраженные противники не избирали более кровавых форм поединка, чем требуется. Если примирение оказывалось невозможным, секунданты составляли письменные условия и тщательно следили за строгим исполнением всей процедуры.
Участие в дуэли, даже в качестве секунданта, влекло за собой неизбежные неприятные последствия. Это создавало известные трудности при выборе секундантов: как лицо, в руки которого передаются жизнь и честь, секундант, оптимально, должен был быть близким другом. Но этому противоречило нежелание вовлекать друга в неприятную историю, ломая ему карьеру. Со своей стороны, секундант также оказывался в трудном положении. Интересы дружбы и чести требовали принять приглашение участвовать в дуэли как лестный знак доверия, а служ-бы и карьеры – видеть в этом опасную угрозу испортить продвижение или даже вызвать личную неприязнь злопамятного государя.
По правилам дуэли: «Стрелять в воздух имеет право только противник, стреляющий вторым. Противник, выстреливший первым в воздух, если его противник не ответив на вы-стрел или также выстрелил в воздух, считается уклонившимся от дуэли...». Правило это связано с тем, что выстрел в воздух первого из противников морально обязывает второго к вели-кодушию, узурпируя его право самому определять свое поведение чести.
Неписаные правила русской дуэли конца XVIII – начала XIX века были значительно бо-лее суровыми, чем в других европейских государствах, где практиковались такие поединки. Обычное расстояние между барьерами в начале XIX века было 10-12 шагов, с конца XIX века – 20-30 шагов. Естественно, что постепенно количество дуэлей заканчивавшихся смертью со-кращалось. Между тем в начале XIX века «нерезультативные» дуэли вызывали ироническое отношение.
Любая дуэль была в России уголовным преступлением и становилась предметом су-дебного разбирательства. И противники, и секунданты несли уголовную ответственность. Суд, следуя букве закона, приговаривал дуэлянтов к смертной казни, которая, однако, в дальней-шем для офицеров чаще всего заменялась разжалованием в солдаты с правом выслуги (перевод на Кавказ давал возможность быстрого получения снова офицерского звания).
Петровские преобразования отразились и на представительницах женского пола дворянского сословия. Первое последствие реформ для женщин – это стремление внешне изменить облик, приблизиться к типу западноевропейской светской женщины. Меняется одежда, прически – например, появляется обязательный парик. В модах царила искусственность. Женщины тратили много сил на изменение внешности. Моды были разные. Купчихи, например, красили зубы в черный цвет, и в купеческом мире это считалось идеалом красоты.
Однако и семья в начале XVIII века очень быстро подверглась такой же поверхностной европеизации, как и одежда. Женщина стала считать нужным, модным иметь любовника, без этого она как бы «отставала» от времени. Кокетство, балы, танцы, пение – вот женские занятия. Семья, хозяйство, воспитание детей отходили на задний план. Очень быстро в верхах общества устанавливается обычай не кормить детей грудью. Это делают кормилицы. В результате ребенок вырастал почти без матери.
Однако примерно к 70-м годам XVIII века над Европой проносится дыхание нового времени. Зарождается романтизм, и, особенно после сочинений Ж.-Ж. Руссо, становится принятым стремиться к природе, к «естественности» нравов и поведения. Веяния эти проникли и в Россию. В сознание людей последней четверти XVIII века начинает постепенно проникать мысль о том, что добро заложено в природе, что человеческое существо, созданное по образу и подобию Бога, рождено для счастья, для свободы, для красоты. «Неестественные» моды начинают вызывать отрицательное отношение, а идеалом становится «естественность», образцы которой искали в женских фигурах античности или в «театрализованном» крестьянском быту. Одежды теперь просты: нет уже ни роскошных юбок с фижмами, ни корсетов, ни тяжелой парчи. Женская одежда делается из легкой ткани. Рубашка с очень высокой талией представляется защитникам культа Природы «естественной». Простоту одежды пропагандирует эпоха французской революции. Вместе с изменением стиля одежды меняются и прически: женщины (как и мужчины) отказываются от париков – здесь тоже побеждает «естественность». Перемена вкусов коснулась и косметики (как и всего вообще, что меняло женскую внешность). Просветительский идеал простоты резко сокращает употребление красок. Бледность (если не естественная, то создаваемая с большим искусством!) стала обязательным элементом женской привлекательности.
Красавица XVIII века пышет здоровьем и ценится дородностью. Людям той поры кажет-ся, что женщина полная – это женщина красивая. Именно крупная, полная женщина считается идеалом красоты – и портретисты, нередко греша против истины, приближают портретируемых к идеалу. Известны случаи, когда художник для торжественного портрета (а это мы можем установить, сравнивая его с рисованными профилями или другими портретами) награждает заказчицу полнотой, вовсе ей не свойственной. С приближением эпохи романтизма мода на здоровье кончается. Теперь кажется красивой и начинает нравиться бледность – знак глубины сердечных чувств. Здоровье же представляется чем-то вульгарным. Женщина эпохи романтизма должна быть бледной, мечтательной, ей идет грусть. Изменение общего стиля культуры отразилось на самых разнообразных сторонах быта.
Стремление к «естественности» прежде всего оказало влияние на семью. Во всей Европе кормить детей грудью стало признаком нравственности, чертой хорошей матери. С этого же времени начали ценить ребенка, ценить детство. Раньше в ребенке видели только маленького взрослого. Это очень заметно, например, по детской одежде. В начале XVIII века детской моды еще нет. Детей одевают в маленькие мундиры, шьют им маленькие, но по фасону –взрослые одежды. Считается, что у детей должен быть мир взрослых интересов, а само состояние детства – это то, что надо пробежать как можно скорее. Тот, кто задерживается в этом состоянии – тот митрофан, недоросль, тот недоразвит и глуп. Теперь появляется особая детская одежда, детская комната, возникает представление о том, что играть – это хорошо. Не только ребенка, но и взрослого надо учить, играя. А учение с помощью розги противоречит природе (поколение первой трети XIX века называют «первым непоротым поколением»).
С середины XIX века наступает эпоха упадка дворянской культуры. К этому времени число дворян мужского пола достигло полумиллиона. (К 1905 г. общая численность сословия достигла 1,6 млн. человек обоего пола). Дворянство стало постепенно утрачивать свои со-словные привилегии, сближаясь в правовом положении с другими сословиями. По выражению современников, дворянство превратилось в «почетный класс», в «памятник старины».
Немалую роль в этом сыграло размывание дворянского сословия, вызванное довольно интенсивной внутрисословной мобильностью. Поскольку потомственное дворянство приобреталось путем получения первого офицерского чина в армии и сравнительно невысокого чина VIII класса на гражданской службе, а также путем награждения любым орденом, то государственная служба открывала широкие возможности для возведения классных чиновников XIV–IX рангов, имевших статус личного дворянства, в потомственное дворянство, которое приобреталось почти автоматически после 20–30 лет усердной службы. Поэтому возникла тенденция к увеличению ценза для получения потомственного дворянства. С 1845 г. класс, дававший потомственное дворянство в гражданской службе, был повышен с VIII до V; VI–IX классы стали давать личное дворянство; в военной службе потомственное дворянство стал давать VIII класс, а низшие – только личное. С 1856 г. право на потомственное дворянство на гражданской службе давал IV класс, в военной – VI класс. Поэтому вплоть до начала XX в. получить потомственное дворянство было легче по ордену, чем по чину.
Что касается неслуживших поместных дворян (а таких к середине XIX века насчитыва-лось около 50%) то вследствие господствовавших правил наследования, дававших всем де-тям равные права и приводивших к постоянному дроблению имений, в их среде преобладали процессы социальной деградации: из высшей страты помещики перемещались в среднюю, из средней – в низшую, из низшей – в беспоместные и до полного деклассирования. Многие дворяне сливались с крестьянством. Процесс деградации с отменой крепостного права усилился. Обедневшие поместные дворяне приезжали в города и поступали на службу, занимались предпринимательством, некоторые служили в качестве наемной прислуги, иногда случалось, что женщины-дворянки становились проститутками, а мужчины – люмпенами.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему