Шпиономания в России ХХ века

Шпиономания, как и любые другие проявления т.н. «охоты на ведьм», является здоровой реакцией больного социального организма. Любое общество, ощущающее угрозу, но не имеющее средств или времени на противодействие, характеризуется чрезмерным проявлением защитных реакций. Иными словами, общество не просто ожидает наступления каких-либо неблагоприятных событий в будущем, а ликвидирует их зачатки уже в настоящем, не считаясь при этом со средствами и не задаваясь вопросом об адекватности своей реакции. Причем такая, в общем-то здоровая, реакция часто оказывается опасной для стабильности самого общества, поскольку вынуждает его реагировать на любые сведения о возможной угрозе, вне зависимости от их правдоподобности.

Для России ХХ века можно выделить два наиболее сильных всплеска шпиономании и связанных с ней трансформаций общественного сознания. Это, во-первых, период первой мировой войны, и, во-вторых, конец 30-х гг.

1) Слухи о всепроникающем германском шпионаже, вызывавшие еще летом 1914 г. скептическую усмешку у любого здравомыслящего человека, спустя всего пару месяцев перестали казаться нелепостью. Впрочем, эпидемия стихийной шпиономании с началом войны охватила все вовлеченные в нее государства.

Так, в августе 1914 г. среди гражданского населения Германии стали распространяться слухи, что по стране разъезжают груженые золотом вражеские автомобили. Золото, якобы, предназначено шпионам и диверсантам. Жители разных районов Германии самостоятельно начали задерживать одиночные легковые автомобили, при этом было убито несколько находившихся в них правительственных чиновников. В результате, австрийские и германские власти пошли на решительные меры по пресечению распространения слухов и ажиотаж вокруг шпионской проблемы начал стихать. Подобные меры проводились и союзниками по Антанте – Англией и Францией.

В отличие от западных правительств, пытавшихся обуздать стихийно возникшую шпиономанию, правящие круги России увидели в ней союзника в борьбе с внешними и внутренними угрозами безопасности империи. С началом войны шпиономания в России распространилась одновременно и в высших кругах армейского командования и среди населения.

Уже в первые дни войны по секретным каналам военного ведомства стала проходить информация, что в некоторых областях империи, и прежде всего на Урале, были замечены на большой высоте некие летающие объекты, имеющие вид звезды и освещенные электричеством. Часто эти аппараты наблюдались в районе военных заводов, и даже были случаи, когда города и военные объекты с этих аппаратов освещались лучами прожекторов (информация из дел, хранящихся в Шадринском архиве). С конца 40-х гг. такие явления принято именовать «НЛО». Летом 1914 года неизвестные атмосферные явления, наблюдавшиеся на Урале и некоторых других местах, были идентифицированы как немецкие аэропланы или воздушные шары. Конечно, ни один аппарат того времени не мог пролететь без посадки и дозаправки несколько тысяч верст, тем более занимаясь при этом разведывательной деятельностью. Однако важно, что для властей жизнь в глубоком тылу уже не воспринималась отдаленной от войны. Для них немецкие шпионы и диверсанты были вполне реальным явлением, и наблюдение НЛО было лишь одним из первых проявлений начавшейся шпиономании.

Уже в этот период власти тыловых губерний по собственной инициативе стали приучать население к мысли о повсеместно таящейся угрозе вредительства и шпионажа. Повсюду были расклеены плакаты, предостерегавшие от неуместных разговоров в общественных местах. Вряд ли конечно общественные места были наполнены шпионами, зато подобные обращения к публике внушали ей именно эту мысль.

С середины 1915 года положение еще больше осложнилось. Весной-летом русская армия, потерпев ряд тяжелых поражений, отступала по всему фронту. Военные неудачи сопровождались нарастанием экономических трудностей внутри страны. Власти все больше склонялись к мысли о том, что с помощью искусственно раздуваемой шпиономании можно добиться если не подъема патриотизма, то хотя бы сплочения различных слоев общества вокруг правительства. Поражения на фронте Ставка объяснила изменой, а германских шпионов стали искать уже в высших эшелонах власти. Осенью 1915 года даже началось следствие по делу о «государственной измене» военного министра В.А. Сухомлинова. После этого уже любая мистификация выглядела правдоподобной. По стране поползли слухи о повсеместной измене. А пресса выплескивала на читателей собственные «разоблачения».

Осенью 1915 – летом 1916 гг. по мере нарастания недовольства войной в массах угасал патриотический пыл, а вместе с ним и тяга к шпионоискательству. Правительство в этих условиях предприняло попытки искусственно раздуть антинемецкие настроения и реанимировать шпиономанию, надеясь таким образом продлить иллюзию единения власти с народом. Однако в условиях глубочайшего социально-экономического кризиса озлобление масс перешло с немцев-«вредителей» на представителей власти. Теперь само правительство обвинялось в покровительстве предателям и шпионам. Начали раздаваться и обвинения в адрес членов дома Романовых.

На новое раскручивание шпионской истерии сильнейшее воздействие оказало качественное ухудшение состава служащих контрразведывательных органов. Новоиспеченным контрразведчикам всюду мерещились заговоры. На столы армейского начальства регулярно ложились малодостоверные сводки о борьбе со шпионажем, а высшее командование еще более проникалось мыслью о царящем «шпионском разгуле». Зимой 1916 года в империи начался почти неуправляемый процесс роста контрразведывательных отделений. Этот рост определялся уже не реальными потребностями армии и страны, а внутренней динамикой самого процесса. Этот процесс достиг апогея уже в армиях белогвардейских правительств периода гражданской войны, когда даже небольшие воинские подразделения белых имели особые контрразведывательные отделы.

2) Шпиономания в СССР второй половины 30-х гг. стала всего лишь одним из проявлений процесса поиска «врагов народа». Если в период 1 мировой войны слово «шпион» ассоциировался прежде всего с национальной или государственной принадлежностью (т.е. это были как правило немцы), то теперь оно вообще перестало связываться с какими-либо внешними атрибутами. Шпионом мог оказаться человек с любым социальным статусом, любой национальности, любого происхождения. Шпиономания приобрела бессистемный характер. По большому счету определение «шпион» придавался арестованному вместе с другим стандартным набором обвинений: в троцкизме, во вредительстве, саботаже, подготовке терактов и т.д.

В СССР развитию шпиономании способствовала массовая шпионская литература, особенно детская и юношеская. В ней врагом мог оказаться самый благонамеренный гражданин, включая родственников, друзей, в том числе и детей. Т.о. с раннего возраста советскому человеку внушалась мысль о возможности шпионской деятельности даже в его ближайшем непосредственном окружении. Воспитанию бдительности способствовала и наглядная агитация типа плакатов «Не болтай!» или «Болтун – находка для шпиона».

Одним из важнейших механизмов распространения шпиономании были доносы. Поскольку теперь предполагаемый шпион никакими видимыми признаками не обладал (национальность, социальное положение, происхождение и т.д.), именно доносы стали основным способом выявления шпионской деятельности. Доносительство во второй половине 30-х гг. приобрело характер эпидемии.

Существуют различные точки зрения на вопрос о причинах всплеска «охоты на ведьм» во второй половине 30-х гг. Как правило, в качестве основной причины указывают стремление Сталина избавиться от соперников и утвердить режим личной власти. Однако этим можно объяснить лишь репрессии против ближайшего окружения Сталина, периодически проводившиеся уже с конца 20-х гг. Охота на ведьм второй половины 30-х гг. не только мало коснулась политических противников режима, но и поставила на грань разрушения саму систему управления. Поэтому и официальное осуждение перегибов в работе органов НКВД являлось не столько ловким политическим маневром Сталина, как об этом часто пишут, сколько реальным опасением последствий этого вышедшего из под контроля процесса.

Гораздо более правдоподобной версией произошедшего в 30-е гг. всплеска шпиономании, стало мнение, связывающее «охоту на ведьм» с опасностью надвигающейся войны и устранением возможного возникновения в СССР «пятой колонны». Этим же можно объяснить и тот факт, что непропорционально большую часть жертв репрессий составляли представители структуры управления, являвшейся наиболее важной целью подрывной деятельности «пятой колонны».

Всплеск шпиономании именно в 1937 году видимо отчасти можно объяснить и тем, что именно в это время было объявлено о построении социализма в стране. Постоянные трудности на производстве и в быту, провалы на различных участках социалистического строительства следовало как-то объяснить населению страны победившего социализма. Ошибки в планировании, брак в работе, несчастные случаи, поломки оборудования и т. д. использовались для обвинения в актах вредительства и саботажа. Образ повсеместного «вредителя и шпиона на производстве», внедряемый в массовое сознание, создавал атмосферу взаимной подозрительности, настраивал людей на разоблачения. Далеко не последнюю роль в утверждении расстрела как основного вида наказания для вредителей сыграли настроения простых людей, требовавших для них высшей меры наказания.

По всей видимости, негативные последствия этой кампании очень скоро дали о себе знать, и после официального осуждения перегибов и расстрела наркома НКВД Ежова всплеск репрессий резко пошел на убыль. Появились случаи освобождения из-под следствия, из тюрем и лагерей. Резко снизилось число исключенных из партии.

После войны и смерти Сталина шпиономания как явление общественной патологии стала постепенно исчезать, хотя рудименты борьбы со шпионами сохранялись еще и во времена оттепели. Снижению уровня шпиономании способствовало то, что власть перестала превращать суды над разоблаченными агентами во всенародные представления наподобие открытых процессов 30-х годов. Шпионские дела преимущественно освещались в коротеньких заметках на последних страницах газет: такой-то задержан, признан виновным, приговорен, приговор приведен в исполнение. Немаловажно, что с этого времени обвинения в шпионаже в подавляющем большинстве случаев действительно имели под собой реальные основания.

С 60-х гг. остаточные проявления шпиономании начинают восприниматься как патология. Особо неугомонные шпионоискатели попадают в психолечебницы, а шпионская тема становится популярным предметом шуток.

В перестройку и постперестроечные годы шпиономания вообще перестает восприниматься как общественная угроза. Это не означает, впрочем, что борьба эта исчезла или, что у шпиономании в России нет более никаких шансов. Вполне можно ожидать локальных всплесков в кризисных ситуациях, подобных известной «антикавказской» истерии, вспыхивающей после каждого нового теракта. И вообще, шпиономания как явление будет существовать и заявлять о себе до тех пор, пока человеческое общество будет сталкиваться с угрозами, адекватно ответить на которые оно не в состоянии.