Помимо разрухи война оставила еще один след – рост уголовной преступности. Эта проблема особенно остро воспринималась жителями городов и промышленных центров. Если судить по письмам, которые люди направляли в центральные и местные органы власти, редакции газет, борьба с преступностью и бандитизмом после войны во многих городах превратилась в проблему выживания. Жизнь даже крупных городов замирала с наступлением темноты. После смены рабочие собирались по нескольку человек, чтобы безопаснее было идти домой. С работы старались уходить еще засветло, на собрания и другие мероприятия, проводившиеся после работы, оставаться как правило опасались.
Впрочем, такое поведение было связано не столько с реальным состоянием преступности, сколько провоцировалось распространением разного рода слухов и домыслов. Так, первые послевоенные годы Москва была переполнена слухами о т.н. «Черной кошке» – неуловимой банде, действовавшей с особой жестокостью и не оставлявшей свидетелей. Говорили, что банда на месте преступления обязательно оставляет свой знак – черного кота. Неспокойная жизнь послевоенного города, плохая информированность жителей о реальном положении дел порождали не просто слухи, но и веру в действительное существование мощной преступной банды, слухи о которой ходили еще во время войны. Этим обстоятельством, так же как и самим образом «черной кошки» стали пользоваться настоящие уголовники. В течение 1945-46 годов было задержано около десятка преступных групп, именовавших себя «черной кошкой».
Существовали в это время и вполне реальные крупные преступные группы. До весны 1946 года на ленинградцев наводила страх крупная банда из 30 человек, в распоряжении которой находилось не только огнестрельное оружие, но и автомашины, форменная одежда, различные бланки и удостоверения. На ее счету было два десятка вооруженных ограблений. Свидетелей эта банда не оставляла.
Несмотря на обилие свидетельств о криминальном разгуле, согласно официальной статистике уровень послевоенной преступности был не только не выше, но и значительно ниже довоенного (почти в 2,5 раза). Однако субъективная реакция на состояние криминальной ситуации после войны была более острой, чем следовало ожидать. Конечно это вовсе не означает, что проблема послевоенной преступности существовала только в воображении людей. Следует учитывать тот факт, что люди опасались не просто быть ограбленными, они опасались остаться без средств к существованию (например, потеря продуктовых карточек, по сути, означала голодную смерть).
Единственный вид преступлений, по которому в послевоенные годы был отмечен значительный рост – это вооруженные ограбления. Эта особенность – непосредственное следствие войны. Война делает оружие общедоступным, его приобретение перестает быть проблемой. Кроме того, война снимает психологический барьер на пути применения оружия: насилие становится нормой, а вернувшиеся с войны и не нашедшие своего места в повседневной жизни становились источником социальной опасности. С проблемой послевоенной преступности так или иначе столкнулись все воевавшие страны.
Большую обеспокоенность, как у властей, так и у населения вызывал рост преступлений, совершенных военнослужащими. Как правило, для них было характерно совершение особо тяжких преступлений: убийств и вооруженных грабежей. Работа в сплоченных группах и применение оружия делали их крайне социально опасными. В милицейских сводках отмечалось, что в некоторых случаях военнослужащие на почве совместной преступной деятельности устанавливают связи с уголовным элементом, снабжают его оружием и объединяются в преступные группы. С Дальнего Востока докладывали, что возвращающиеся из Манчжурии части ведут себя крайне развязно, пьянствуют, занимаются хулиганством, бесцельной стрельбой, а в ряде случаев явным бандитизмом. С аналогичной проблемой органы охраны правопорядка столкнулись и в других регионах. Властям пришлось принимать срочные меры по изъятию имеющегося оружия, в первую очередь трофейного.
Уголовная статистика отметила улучшение криминальной ситуации в стране только с 1948 года; с этого времени уровень преступности начинает постепенно снижаться. Однако послевоенные страхи надолго оставили о себе память в массовом сознании. Это подтверждает и реакция населения на обнародование указов об отмене смертной казни в 1947 г. Очень многие люди расценивали этот шаг правительства как преждевременный и требовали оставить эту меру хотя бы для бандитов и изменников родине. Часто смертная казнь рассматривалась простыми людьми как наиболее эффективное средство борьбы с преступностью, считавшими, что отмена смертной казни увеличит число преступлений, и наоборот.
В массовом сознании послевоенная преступность рассматривалась, например, и как следствие амнистии 1945 года, посвященной победе над Германией, когда было освобождено от наказания свыше 730 тыс. человек. От наказания освобождались осужденные к лишению свободы на срок не свыше трех лет. Под амнистию не подпадали уголовники-рецидивисты. Поэтому амнистия 1945 года никак не может рассматриваться как сколько-нибудь серьезная причина роста послевоенной преступности. На восприятие ее именно в таком качестве скорее повлияли распространенные стереотипы, подводящие всех, кто побывал в местах заключения, под категорию «преступник» (а значит, потенциальный вор, грабитель, убийца).
Впрочем, взаимоотношения между законопослушным обществом и уголовным миром были более сложными, чем просто взаимное отторжение. Воровской или блатной мир был более закрыт, чем мир обывательский, что делало его интересным и привлекательным, особенно для подростков и молодежи. Освобожденные из заключения уголовники способствовали формированию в городах особой молодежной субкультуры со своими традициями и нормами поведения, основанными на уголовной романтике, со своим блатным и полублатным языком, фольклором и т.д. С помощью особых атрибутов, к которым тогда относились брюки «клеш», тельняшка, кепка с обрезанным козырьком, татуировка, фикса (металлический зуб), подростки стремились создать себе независимый и оригинальный, как им казалось, образ. Популярны были и блатные песни – своеобразный гибрид тюремного фольклора и городского романса. Обыватели и т.н. «блатные» жили часто бок о бок, в одном дворе, но воры своих (т.е. соседей), как правило не трогали. Поэтому негативные эмоции адресовались больше всего преступникам-«чужакам», заезжим «гастролерам».
Т.о. наблюдалась двойственность повседневного восприятия криминала: с одной стороны, страх обывателей перед преступниками и опасения самим оказаться в местах заключения, а с другой стороны, насквозь пронизанная блатной романтикой низовая культура. Эта же двойственность во многом характерна и для современной, постсоветской культуры повседневности.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему